Ведьмы танцуют в огне
Шрифт:
Завтра мы все крепко возьмёмся за Путцера. Я пока разберу кое-какие дела, и выберу из них наиболее ответственные. Это чтобы посмотреть, как вы проявите себя. Герр Фазольт действительно заставил меня задуматься о вашем повышении. А теперь свободны, отдыхайте.
Готфрид поднялся и вышел.
Повышение! Всё внутри у него затрепетало от радости. Захотелось пойти в «Синий Лев» и отметить, но Дитрих уже ушёл в Труденхаус. Сходить, что ли, с ним? Однако Готфриду показалось это скучной затеей. Он вздохнул, поправил шляпу и направился домой, уже предвкушая, как обрадуется Эрика.
На
Эрика ещё спала, и Готфрид попытался тихо спуститься по лестнице, чтобы не разбудить её. Но, едва он ступил на вторую ступень, раздался такой скрежет, что от него, казалось, проснулся весь город. Издалека донёсся звон соборного колокола, возвещая о начале нового дня.
Ратуша была пуста, все звуки гулко отдавались под сводами. Дознаний сегодня было совсем мало. Почти все арестованные сознались. Как сказали стражники, сплетничающие у ворот, оставался только Путцер да несколько мелких колдунишек, чья так называемая волшба вызывала только жалость: на одного донесла соседка, когда увидела, как он заговаривает вросший ноготь на большом пальце, другой был уверен, что, готовя овощную похлёбку на ужин, перепутал ингредиенты и сварил колдовское зелье, которым довёл несчастную тёщу до ругани и истошного поноса. Поэтому пришёл сдаваться сам.
Фёрнер оставил Готфрида дожидаться в коридоре, пока сам разбирается с бумагами.
— Путцер может и подождать, — сказал викарий, улыбнувшись. — Не думаю, что он может позабыть что-то из своих показаний. Но вот эти бумаги не терпят отлагательств.
Поэтому сержант Айзанханг спокойно стоял у стены и ждал. Утреннее настроение куда-то выветрилось, а вместо него пришли мрачные мысли — что, если Путцер попытается свалить всю вину на Эрику? Странный он. То говорит «береги Эрику», то начинает лгать про Альбрехта.
Внезапно от входа послышался грохот и брань. Готфрид повернул голову. По коридору бежал Дитрих, цокая подкованными каблуками сапог.
— Путцер умер! — кричал он.
— Как умер? — только и мог спросить Готфрид.
— Не знаю! Нужно к Фёрнеру, скорее!
— Подожди…
Грохнули деревянные двери.
— Герр Фёрнер! Рудольф Путцер умер ночью! — выпалил Дитрих, без стука ворвавшись внутрь.
— Что? — невозмутимый викарий поднял бровь. — Как это случилось?
Они вышли в коридор и викарий плотно прикрыл за собой дверь.
— Я пришёл сегодня в Труденхаус, приказал открыть камеру, а Путцер лежит на полу! Я сначала подумал, что он спит, толкнул его, а он не шевелится… и бледный такой весь…
— Нужно спешить, — отрезал Фёрнер и все трое быстрым шагом пошли к выходу.
— Фаульхайм, — крикнул викарий одному из ландскнехтов. — Карету, быстрее!
Вскоре экипаж был подан. Они сели на мягкие кожаные сиденья и лошади помчались по булыжной мостовой.
— А теперь, Байер, расскажите подробнее.
— Вот я и говорю, что нашёл его уже мёртвого. Он калачом свернулся и лежит на полу. Потом подошли стражники, которых мне Готфрид направил из ратуши.
Готфрид кивнул.
— То
— Ну что вы, — Дитрих выпучил глаза и замахал руками. — Я не убивал! Зачем мне?
— Никто вас не обвиняет, — успокоил его викарий. — Но нам следует проверить все возможности. Вы ведь понимаете, какой информацией он обладал? Известно, что еретики не хотят раскрытия ковена, но убийца, если мы его поймаем, как раз и укажет нам на него. Здесь ошибок быть не должно — нельзя терять времени.
За считанные минуты они домчались до Труденхауса, вошли внутрь.
Двое стражников в проходе тревожно переговаривались вполголоса.
— Кто-нибудь приходил вчера вечером или сегодня утром? — спросил у них Фёрнер.
— Никак нет. Вчера последними ушли герры Герренбергер и Шварцконц.
Тюремщик также подтвердил, что, окончив пытки Каталины Фридман, инквизиторы покинули Труденхаус.
У камеры Путцера стояли стражники, которых утром отправил Готфрид.
— Когда мы пришли, Байер уже открыл камеру, — сказал один из них.
Дитрих побледнел, хотя казалось, что это невозможно для его и без того белой кожи, и перекрестился.
Викарий повернулся к тюремщику.
— Как это было?
— Ну, — сказал тот, — ночью никаких происшествий не было. Утром пришёл Байер, потребовал открыть камеру, зашёл туда, а потом выбежал и сказал, что Путцер мёртв.
— Я сначала думал, что он спит, а потом… — затараторил Дитрих, затравленно озираясь. Попробуй теперь докажи, что не ты виноват в смерти этого скорняка!
Викарий, не слушая его, вошёл в камеру и, склонившись над трупом, потрогал его.
— Давно умер, — констатировал он. — Успел остыть. Окоченел весь… значит умер вчера ночью, а не утром. Будьте любезны, кто-нибудь, приведите доктора из ратуши. Можете воспользоваться экипажем.
Дитрих с шумом выпустил воздух и снова перекрестился в темноте.
— Денбар, — снова обратился викарий к тюремщику. — Никто не приходил к покойному, когда он сидел в камере? Может быть, какие-нибудь родственники или знакомые, друзья?
— Ну что вы, — ответил тот. — Как можно пускать кого-то постороннего? — он помолчал. — Вот разве что этот приходил два раза, и Путцер при нём кричал что-то про ведьм на всю тюрьму.
С этими словами Леопольд Денбар указал на Готфрида.
Готфрид опешил.
— Я… — начал он. Так глупо попасться! Скажи викарию, что Путцер назвал Эрику ведьмой, так он не посмотрит, что тот кричал это задыхаясь от злорадства, а первым делом отправит её на страппадо.
— Ну, Готфрид? Извольте объясниться.
— Это было давно, недели две назад… Просто я не был уверен, что видел Каталину Фридман в ту ночь, — выдавил, наконец, он и, почувствовав почву под ногами, продолжил врать. — Я пришёл к нему и говорю, мол, Каталина Фридман выдала тебя, Путцер! Она, говорю, не ведьма, а видела тебя, когда ты колдовал. Тут он разозлился и начал кричать, что она ещё какая ведьма, что это она его сманила… ну и всё в таком духе. Я хотел было вам сообщить, что не уверен относительно её, но вот таким образом всё прояснилось. Первый-то раз он, конечно, молчал, а вот во второй признался.