Ведомые светом

Герман Валентина В.

Новая и теперь уже куда менее дружелюбная темница.

С тех самых пор, как их посадили на коня посреди размокшей лесной дороги, они с Плоидисом не обмолвились ни словом, и Иллиандра до сих пор не могла поверить, что все происходившее с ними случалось наяву.

Кучка бунтовщиков, безумная и беспринципная, держала в руках самого короля — и это случилось из-за нее. Из-за ее слепой веры в невозможность предательства, из-за ее ханжества и наивности, из-за того, что она, возомнив себя справедливой, пощадила Реноса, когда Плоидис был прав в своем тяжелом и жестоком решении.

Из-за того, что Терлизан стремился получить ее и ради этого медленно, но верно разрушал всю их жизнь.

Все это было из-за нее.

Плоидис, должно быть, был крайне зол на нее теперь. И он был прав, с горечью думала Иллиандра, он имел любое право на это. Она не решалась поднять на него глаза, когда их провели по неровным ступеням до широкого, плохо освещенного подземелья, по обеим сторонам которого скрывались в темноте узкие, отгороженные тяжелыми решетчатыми дверями камеры.

Еще один воин, как раз запиравший одну из камер, обернулся, и лицо его озарилось довольной ухмылкой.

— Уже!.. Что ж, я смотрю, у вас замечательная добыча… А мы вот тут изловили одного чудака, который пытался отыскать в замке сбежавшую принцессу. Хех! Удачная ночка, братцы!..

Их конвоиры ответили ему веселым гоготаньем, и, разрезав веревки на запястьях пленников, бесцеремонно втолкнули их в соседние камеры. Решетчатые двери со скрипом вернулись на свое место, и спустя еще минуту голоса воинов стихли, отдаваясь неясным эхом где-то в верхних коридорах.

Иллиандра оглядела узкую каменную каморку. Тесная камера была абсолютно пуста, за исключением старого деревянного ведра, стоявшего в дальнем углу. Ни лавки, ни даже подстилки, на которую можно было опуститься — лишь голые, холодные, подернутые затхлой влагой камни.

— Что ж, Ваше Величество, — тихо и подавленно процедил знакомый голос. — Теперь все поистине просто превосходно.

— Простите, Ронтан, — бесцветно ответил Плоидис. — Я идиот.

— Да, Ваше Величество, Вы — идиот!.. — внезапно сорвался Делтон, и Иллиандра вздрогнула: она не помнила, чтобы когда-нибудь Ронтан позволил себе так говорить с королем. — И я даже не хочу знать, каким бессмысленнейшим образом Вы оказались здесь, потому что теперь это уже неважно!.. Ничто будет неважно, когда завтра или через день Ваша голова покатится по главной площади и…

— Ронтан, прошу Вас. Здесь Илли, — голос Плоидиса был по-прежнему бесцветен, и Иллиандра содрогнулась от мысли о том, что должно было сейчас твориться у него внутри.

Ведь все в самом деле было очень, очень плохо. И она, и Ронтан были здесь, и в Авантусе не оставалось никого, кто мог бы знать о том, что произошло с ними…

— О, я не сомневаюсь, что Илли понимает все не хуже нас с Вами, — процедил Ронтан, однако уже не так яростно. Потом, спустя мгновение, позвал: — Илли?..

— Я здесь, Ронтан, — ответила она тихо. Затем, поколебавшись, добавила: — Плоидис, прости меня.

— О Боги, оставь это. Ты не виновата.

— Разумеется, я виновата. Я убедила тебя оставить в живых предателя. Если бы не это…

Плоидис вздохнул, но не ответил, и Иллиандра почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. Реальность

произошедшего наконец обрушилась на нее, и она прикусила губу, сдерживая рыдания. Слезы текли по ее щекам, грудь сдавливало болью, но она заставляла себя дышать ровно и беззвучно, не желая выказывать Плоидису своей слабости.

Они были здесь, без оружия, без защиты, запертые в холодном подземелье, и черт знает, что ждало их впереди. Ронтан был прав: теперь, без сдерживающей силы Терлизана, бунтовщики вполне могли дойти и до того, чтобы публично казнить короля перед народом. И хотя разум ее упорно отказывался верить в возможность этого, каким-то краешком сознания она понимала, что смерть для них теперь была не абстрактной опасностью, но близкой, реальной угрозой, и от этой мысли безысходный ужас накрывал ее тяжелыми волнами.

— Илли?.. — голос Плоидиса заставил ее вздрогнуть.

— М-м?.. — пробормотала она коротко, стараясь, чтобы он не услышал слез в ее голосе.

Что-то внезапно повисло за решеткой ее камеры, и спустя мгновение она узнала белый, расшитый золотом королевский камзол.

— Вот, возьми. Тебе не стоит сидеть на холодных камнях.

— Почему?.. — безразлично спросила Иллиандра.

Плоидис невольно усмехнулся от удивления.

— Потому что ты простудишься. Ну же, возьми.

Она сжала камзол и протянула его сквозь прутья. Ткань еще хранила тепло его тела, и Иллиандра тотчас завернулась в него, вдыхая родной запах.

— Спасибо, — прошептала она, чувствуя, как новая волна слез оглушает ее.

— Илли… — его голос внезапно стал тяжелее. — Ты плачешь?..

— М-хм, — ответила она отрицательно, с силой закусывая губу.

— Илли… — прошептал он, и столько эмоций сквозило в его голосе, что Иллиандра не выдержала.

— Они убьют нас, Плоидис, — проговорила она сквозь слезы, и, всхлипнув, уронила голову на притянутые к груди колени, сжимаясь от отчаяния и безысходности.

— Нет, не убьют. Терлизан не позволит им этого.

— Терлизан бессилен сейчас, Плоидис!!.. Это он переместил меня сюда, и они поймали его тоже, заковали в какие-то магические кандалы… он бессилен… он не спасет нас…

Долгие секунды Плоидис отвечал ей молчанием, и когда Иллиандра, не выдержав, робко позвала его, он откликнулся ровно и тихо:

— Да, Илли. Я слышал тебя.

Еще несколько мгновений никто из них не нарушал тяжелой тишины. Потом наконец Плоидис вновь заговорил.

— Ронтан, как далеко стоят наши отряды?

— В полумиле отсюда с севера и востока, Ваше Величество. Однако Лерар будет ждать моего возвращения до рассвета.

Иллиандра ощутила, как надежда вновь согревает ее сердце. Ну конечно!.. Лерар Жанно, ближайший помощник Делтона, капитан королевской гвардии…

— Лерар знает, что мы здесь?..

— Да, однако он не знает, что здесь и Его Величество, — невесело усмехнулся Делтон. — А это, согласись, существенно меняет положение.

Иллиандра вздохнула, однако внезапная надежда, которую подал ей Делтон, уже не желала уступать место удушавшему отчаянию.

— Мы что-нибудь придумаем, — сказала она. — Мы обязаны что-то придумать.