Ведомые светом
Шрифт:
Помост был весьма просторным для эшафота; на одном конце стояла сейчас она, на другом — Ренос и скрытый под темным плащом палач. Между ними вдоль края протянулась укрепленная на столбах перекладина высотой в человеческий рост.
Новый, еще более тревожный вздох толпы возвестил о том, что рядом с нею появился еще один пленник. Плоидис.
Иллиандра вдруг заметила возле деревянной перекладины свернутые кольцом веревки. Ее затрясло.
— Нас повесят, — прошептала она, и голос ее сделался слабым и сиплым. — Плоидис, нас повесят…
— Нет, Илли, — как-то мягко, но в то же время бесцветно ответил Плоидис. —
Что это, Иллиандра узнать не успела. Один из наемников сдернул с нее плащ, бесцеремонно распарывая кинжалом рукава, застрявшие на связанных запястьях. Новый вздох прокатился по площади. И даже Плоидис, за долгую, но темную ночь так и не сумевший рассмотреть ее новую стрижку, теперь воззрился на нее с изумлением. В его глазах отразилось что-то странное, темное и тяжелое, губы сжались в тонкую линию. А взгляд Иллиандры в ответ стал отчего-то виноватым. То ли от стыда, что он видел ее такой, то ли оттого, что она понимала его чувства — ярость и бессилие — но уже ничем не могла утешить его теперь.
Терлизан присоединился к пленникам последним, но его появление уже не вызвало никакой реакции у толпы. Ноги всех троих оковали кандалами на длинных цепях: теперь они могли перемещаться по эшафоту, но не сойти с него. И когда наконец все приготовления были закончены, Ренос сделал шаг вперед и заговорил в тишине, волной растекшейся по площади.
— Плоидис де Консуэло! Сверженный монарх, лишенный власти решением твоего народа! Я, Ренос Ратье, освободитель Авантуса и Лиодаса, приказываю тебе: поклонись своему свободному народу!
Лишь усмешка заиграла на губах Плоидиса. Несмотря на кандалы и веревки, опутывавшие его, он стоял, гордо подняв голову и смотрел на Реноса так, словно тот был всего лишь пылью под его ногами.
— Мой народ всегда был и будет свободен. Но кто дал тебе власть свергать меня, Ренос Ратье? Лишь Боги властны над королями.
Ренос расхохотался.
— И сегодня Боги действуют моей рукой! Власть не должна обретаться божественным предписанием, ибо король — не Бог и не его наместник, он — человек! — теперь Ренос обращался к толпе вокруг себя, и Иллиандра с отвращением понимала, что его талант убеждать массы, который когда-то возвысил Архитогора, теперь грозил погубить самого дорогого человека на свете для нее. — Он всего лишь человек, из плоти и крови, такой же, как и все мы! И я докажу это вам, всем, каждому! Тем, кто верит, кто страшится, и тем, кто поклоняется лицемерному лжецу, словно истинному образцу добродетели!
— Это всего лишь слова, Ренос, — невозмутимо заметил Плоидис. — Лживые, беспочвенные, громкие слова, облеченные в красивую форму. Ты прав в одном: я действительно человек. Меня можно заковать в кандалы, можно выставить на обозрение в таком виде, в котором люди не привыкли видеть меня. Но даже здесь, сейчас, ты не сможешь лишить меня главного: любви к Лиодасу и веры в свой народ, — и Плоидис, так же, как Ренос чуть раньше, перевел взгляд на площадь, обращаясь к толпе. — Я верю в вас, мои подданные. Я верю в Лиодас. И что бы ни случилось здесь, на этом нелепом эшафоте, я останусь вашим королем, коль скоро ваша вера в меня будет столь же сильна, сколь и моя любовь к нашей общей земле и к нашему народу.
— Пустые слова! — воскликнул Ренос. — Посмотрите на него! Он всеми силами цепляется за свою власть, за корону, которая дарует ему богатство и безопасность!
И он кивнул наемникам, и те, вытолкнув короля к центру помоста, разрезали путы на руках и сдернули с него рубашку. По толпе прокатился взволнованный ропот. Плоидис улыбался уголками губ — снисходительно, невозмутимо, словно умудренный опытом наставник, ожидающий, когда слишком смелый эксперимент его ученика потерпит законную неудачу.
Короля подвели к перекладине и заставили опуститься на колени, веревками растягивая его руки к разным углам сооружения. И только теперь Иллиандра поняла, что за представление задумал Ренос. Спина ее похолодела, ноги сделались ватными.
— Десять ударов кнутом! — провозгласил Ренос торжественно и, видимо, упиваясь столь непривычным и пьянящим ощущением власти, добавил: — Но не убивать.
Страх пеленой заволок разум Иллиандры. Она знала, что опытный палач мог нанести последний удар уже с третьего раза. «Не убивать»… это значило, что удары не станут смертельными — но это же означало, что они будут чудовищно сильны.
— Ренос, не смей, — проговорила она резко и четко, и он удивленно взглянул на нее, словно уже и вовсе забыл о ее существовании. Толпа затихла, и Иллиандра обвела ее горящим от отчаяния и негодования взором. — Остановите его. Чего же вы ждете? Перед вами ваш король — и предатель, на ваших глазах вершащий преступление. И вы будете молча взирать на это?!..
Иллиандра пыталась поймать в толпе ответные взоры — но люди потуплялись, отводили глаза. Что ими двигало? Страх начать первыми?.. Неуверенность в том, на чьей они стороне?.. Любопытство, чем окончится представление?..
— Трусы!!.. — в отчаянии вскричала Иллиандра. — Вы все — трусы!!.. Посмотрите — сколько воинов окружают эшафот?.. Две сотни?.. Меньше?.. Ну так вас здесь — тысячи!!.. Так раздавите же их…
— Илли, — мягкий голос Плоидиса заставил ее осечься и затуманенным взором взглянуть на него. Король улыбался ей, едва заметно, почти одними глазами. — Довольно.
Ренос ухмыльнулся, бросая победный взгляд на Иллиандру, и повелительно взмахнул рукой.
— Начинайте!
В следующий миг тяжелый хлыст просвистел в воздухе — и с ужасающим хлопком вонзился в спину Плоидиса. Лопнула кожа, окрасилась алым страшная глубокая борозда. Король не издал ни звука, и лишь тело его содрогнулось от пронзившей его боли; но Иллиандра вскричала за него. Слезы брызнули из ее глаз.
— Нет, нет, нет… — шептала она, даже не сознавая, что вновь и вновь повторяет это слово вслух, словно заклятие.
Никто не придет им на помощь. Никто.
Вновь свист — и хлопок. И тихий вскрик Иллиандры, придушенный, но не подавленный, несмотря на все ее попытки. Пауза; а за ней еще удар и еще. Король по-прежнему сносил их безмолвно, гордо подняв голову, хотя спина его превращалась уже в сплошное кровавое месиво.
Восемь.
Девять.
Десять.
Палач опустил кнут. Конвоиры развязали веревки, и Плоидис обессиленно рухнул ладонями на дощатый пол, но в следующий миг каким-то невероятным усилием заставил себя подняться на ноги, хотя губы его были искусаны в кровь и глаза затуманены болью.