Век Екатерины Великой

Волгина София

Загнанный в угол, напуганный стремительным поворотом своей судьбы, император Петр Федорович, окруженный полуторатысячным гарнизоном голштинцев, и совершенно безразличной к нему свитой, отрекся от престола в Ораниенбауме безо всякого принуждения. Его привезли в Петергоф с Елизаветой Воронцовой, Гудовичем и Измайловым. Екатерина, бывшая там, приказала дать для охраны особы низвергнутого императора шесть офицеров и несколько солдат. В полдень 29-го июня, в день Петра и Павла, был дан обед для солдат, которые вдруг вообразили, что прибывший князь Никита Юрьевич Трубецкой задумал примирить супругов, чего они не желали допустить. Пришлось Екатерине, дабы разубедить их, посадить тучного

Трубецкого в карету, а самой идти рядом, пока не обошла все войско.

К четырем часам дня Ораниенбаум был полностью под контролем императрицы. Всем руководил брат Никиты Панина, Петр Иванович Панин, к руке коего, улучшив минуту, бросился отрекшийся император, прося об одном: оставить при нем Елизавету Воронцову.

Низложенного императора Екатерина приказала вывезти в местечко, называемое Ропшей – живописную уединенную мызу в двадцати пяти верстах от Петергофа. Петра конвоировал отряд под начальством Алексея Орлова, в сопровождении четырех офицеров и несколько избранных людей. Они должны были оставаться там, пока ему не приготовят приличные комнаты в Шлиссельбурге и не расставят лошадей для него на всех станциях следования к месту пребывания. Фельдмаршал Миних между делом пошутил, что «ему никогда не приходилось жить при трех царях: один в Ропше, другой в Шлиссельбурге, а третья в Петербурге».

По приезду в Ропшу Петр Федорович почувствовал себя плохо. Страх вызвал у него понос, продолжавшийся три дня. Он чрезмерно напился в тот, оказавшийся последним, день своей жизни, так как понимал, что все кончено. Он получил испрошенную им скрипку и обезьянку, но не дождался ни арапчонка Нарцисса, ни Елизавету Воронцову. Охранники держали себя рядом с ним откровенно презрительно и много пили, стараясь освободиться от напряжения последних дней. Особливо изгалялся бывший его любимец, князь Федор Барятинский, коего он, как и многих других, унижал в последние дни своего царствования. Не отставал от него и Федька Волков. Мог ли Петр когда-либо даже представить, что отвергнув музыкальные вирши оного актеришки, обрел себе столь лютого врага! И Орловы смотрят на него злобным взглядом, особливо Федор Орлов. Кругом одни Федьки…

Император скривил лицо, вспомнив, как безобразно трусливо вел себя Брокдорф, всегда выставлявший себя близким и вернейшим другом, готовым жизнь отдать за своего государя. На поверку оказалось – нет у него друзей, кроме Андрея Гудовича, отказавшегося присягнуть Екатерине. А может, тот просто понадеялся, что все вернется на круги своя и он все-таки дождется для себя вожделенного гетманства? А друг его, Александр Голицын… Отвез письмо для Екатерины и не вернулся – сразу же присягнул ей. Император сидел за столом, безвольно опустив плечи, упершись головой о руку и размышлял. Мысли были отрывочные, бессмысленные. В голове пролетали картины прошлого. Момент, например, когда он дал добро императрице Елизавете на приглашение принцессы Ангальт-Цербстской. Зачем он не отказался тогда от нее? Ведь не лежала душа даже к ее портрету. Смалодушничал, не хотел перечить тетке – императрице.

Зачем он так безобразно к Екатерине относился всю их супружескую жизнь? Ужели токмо за то, что она столь явно превосходила его во всем? Теперь она даже отказывается подпустить его к себе, не хочет видеть его унижения. Из глаз Петра закапали слезы, он резко смахнул их, посмотрел на веселых своих стражей, распивающих красное вино. Перед ним тоже стоял полный кубок. Он опрокинул его в себя. Ему тут же его снова наполнили. Он выпил. Повел пьяными глазами вокруг себя и остановился на Федоре Орлове. Тот презрительно отвернулся. Петр перевел глаза на другого. Им оказался князь Федор Барятинский. Тот ему скорчил

рожу. Выбивая под собой стул, поверженный император с трудом встал и, шатаясь, подошел к князю.

* * *

В десять часов вечера того же дня императрица отправилась с армией назад в столицу. На полдороге, устав и обессилев, она удалилась на дачу Куракина, где, скинув высокие ботфорты, бросилась, одетая, в постель. Проспав два с половиной часа, она снова пустились в путь. От Екатериненгофа императрица снова оседлала отдохнувшего Брильянта и двинулась дальше во главе Преображенского полка. Впереди шел один гусарский полк, затем ее конвой, состоявший из конной гвардии, за ним следовала она с Дашковой и некоторыми придворными. За императрицей шли гвардейские полки по старшинству и три полевых полка. В город государыня Екатерина Алексеевна въехала при бесчисленных криках радости, и так ехала до дворца, где ее ждали двор, Синод, ее сын и придворные.

Императрица Екатерина Вторая приказала отслужить молебен. Потом все, один за другим, подошли к ее ручке с поздравлениями. Все сии дни она почти не пила, не ела и не спала. Наконец, в пятницу вечером она легла в постель, но в полночь, токмо Екатерина уснула, капитан Петр Пассек вошел в ее спальню и разбудил ее. Вне себя от гнева, Екатерина спросила, еле сдерживая себя:

– В чем дело, капитан? Что случилось?

Взволнованный Пассек быстро доложил:

– Солдаты страшно напились. Один гусар, такожде пьяный, встал перед остальными и закричал: «К оружию! Тридцать тысяч пруссаков идут, хотят отнять у нас нашу государыню-матушку!».

– О Господи! – воскликнула негодующе императрица. – Ну и что?

– Тут же они схватились за оружие. Нынче идут сюда, дабы узнать о состоянии вашего здоровья. Говорят, мол, три часа они не видели вас, и пойдут спокойно домой, лишь увидев, что вы в благополучии.

– Боже мой! Чем же занято их начальство? Почему не приказали солдатам остановиться?

Петр Пассек, все более волнуясь, сообщил:

– Они не слушают ни своих начальников, ни даже Орловых.

Императрица раздраженно вздохнула, понимая, что необходимо одеться и показаться людям.

– Хорошо, подождите за дверью. Сейчас я выйду.

Снова пришлось Екатерине встать на ноги, одеться в гвардейскую форму, отправиться к солдатам и просить их впредь повиноваться своим офицерам, объясняя, что она такожде человек и не может не спать по три ночи. На сие гвардейцы пожелали государыне спокойной ночи и доброго здоровья и послушно пошли в казармы. Уходя, все оглядывались на ее карету, чем изрядно тронули новую государыню. На следующий день они прислали солдат с повинной, просили у императрицы прощения и очень сожалели, что разбудили ее.

Восемнадцатого июля, императрица, находясь в самом счастливом настроении, поехала в Сенат зачитать Манифест о событиях последних дней, которые привели ее к трону. Получив всяческие поздравления и заверения в верности, Екатерина вместе с Дашковой вернулась во дворец. Впереди у нее была встреча с придворными. Переодевшись, она собиралась уже выйти к поджидавшей ее Дашковой, когда в ее уборную ворвался Федор Барятинский весь в поту, в растрепанном запыленном камзоле. Примчавшись из Ропши в крайне возбужденном состоянии, князь привез императрице письмо от Алексея Орлова. Устное его сообщение о смерти императора Петра Федоровича, как-то не сразу дошло до нее. Отпустив Барятинского, она быстро распечатала письмо. Екатерина читала, и буквы поплыли у нее перед глазами. Тяжело опершись на подлокотник кресла, она присела. Княгиня Екатерина Находящаяся рядом княгиня Дашкова испуганно вскричала: