Век Екатерины Великой
Шрифт:
– Он очень помог мне в переписке с матерью, – продолжила она. – Мне ведь было строжайше запрещено иметь с ней связь.
– Как же можно было не разрешать переписываться с родной матерью? – возмутился Григорий.
Екатерина посмотрела на него с укоризной.
– Слишком много кругом завистников, Гриша. Завидуют и ныне нашему с тобой счастью. Ужели ты не убедился?
Орлов, вспомнив ненавистного ему Никиту Панина, вздохнул:
– Как тут не убедиться! На каждый роток не накинешь платок, но кое-кого мы на место поставили.
– Так вот, – не упускала свою мысль Екатерина, – благодаря
– Ну, что ж! После таковых подробностей я, пожалуй, ознакомился с сим орденоносцем, у него, как у меня – веселый и приятный нрав и весьма тонкий ум.
– Верно, милый, как у тебя, – с улыбкой отметила Екатерина. – Весьма похож, но против тебя он совершенно обыкновенной внешности.
Орлов не любил говорить о том, как выглядит.
– Еще вижу – аки и я, он любит удовольствия, обеды, общество, музыку, театр и все, что к оному относится.
– Главное, он – деловой человек, и я доверю токмо ему управление моей частной канцелярией.
Орлов понимающе кивнул.
– Ты, понятно, чиновников покойной императрицы лучше всех знаешь. Я не могу тебе никого рекомендовать, окромя, может статься, Теплова Николая. Весьма грамотный, и ответствует за свою работу отменно.
– Теплов? – Екатерина немного подумала. – Пожалуй! Григорий Николаевич и в самом деле зело грамотен, закончил Геттингенский университет. Граф Алексей, твой брат, а такожде Кирилл Разумовский почитают его человеком разумным во всех отношениях. Я знаю, в ранней молодости Теплов сопровождал юного Кирилла Григорьевича в Германию, где тот учился год али два. Княгиня Дашкова и Никита Панин с ним в друзьях. – Екатерина, задумавшись, помолчала, потом спросила: – Он уже немолод? Не помнишь, в каком возрасте он нынче?
Орлов наморщил лоб.
– Не знаю, думаю, лет ему сорок али сорок пять.
– Как раз! Пожил, послужил, набрался опыта. Сумел манифест об отречении Петра Федоровича составить в нужный для меня и отечества момент.
– С манифестом он весьма постарался, – заметил с иронией Орлов. – Ненавидел почившего Петра всей душой – понеже, было время, император не давал проходу его молодой красавице-жене… И в Сенате, коли припомнишь, Григорий Николаевич секретарствовал для тебя, когда ты впервые там появилась!
Екатерина живо вспомнила период жаркого увлечения Петра Федоровича Тепловой, ее письмо на четыре страницы – и реакцию покойного императора на оное письмо.
– Согласна, – сказала она задумчиво. – И причины веские для того у него были. Хотя… не внушает он мне отчего-то доверия.
– Не внушает? – озадачился граф Орлов.
Екатерина
– Так. Олсуфьев, Теплов, а третьего я токмо сию минуту припомнила: Елагин!
Григорий поднял высокие брови: он делал так, подражая Екатерине, когда что-то ему было неясно.
– Кто он и чем хорош? Я будто бы слышал таковую фамилию.
– Он – верный человек. Кстати, лет всего лишь на пять старше меня, но уже тогда, когда я токмо приехала в Россию, начал быстро лысеть. Сейчас, думаю, волос и вовсе не осталось на голове. – Екатерина сощурила глаза, видно, вспоминая его. – Мы были в товарищеских отношениях с ним.
Она не стала говорить своему фавориту, что тот был доверенным лицом графа Понятовского.
– Когда канцлер Бестужев был арестован по подозрению в государственной измене, – как раз и меня записали в заговорщицы, – Елагин, служивший при нем, не предал его и был сослан в Казанскую губернию. Вот я его оттуда и извлеку. Пусть еще послужит отечеству. Тем паче, что Алексей Петрович, не успев вернуться из ссылки, протежировал мне его.
– Да, пожалуй, было бы справедливо вернуть верного человека, – паки согласился граф. – Кстати, вспомнил: не он ли известен как поэт, складывающий скабрезные стихи? Кое-какие я слышал, и мне они совсем не пришлись по душе.
Теперь пришла очередь поднять высоко брови Екатерине Алексеевне.
– Не слыхала… хотя сказывали, что пописывает стихи. Ужели и скабрезные писал? – Екатерина скривила пухлые губы, посмотрела выжидающе на фаворита. Тот пожал плечами.
Наведя порядок на столе с бумагами, через минут пять Екатерина вынесла свое решение:
– Итак, Гришенька, в моей канцелярии будут работать: Олсуфьев Адам Васильевич, Елагин Иван Перфильевич и Теплов Григорий Николаевич. Пока хватит мне троих, а потом поглядим – может еще кого привлечем к делам государственным. Знаешь, отчего все-таки Елагин? Сведущ он в делах принятия челобитных. К тому же состоял в дворцовой канцелярии и в комиссии о вине и соли. Я думаю еще поставить его директором по спектаклям и придворной музыке – актерство у него в крови. Пусть они с Федором Волковым займутся нашими театрами.
– А что они будут делать? И где? У тебя в кабинете, вместе с тобой? – ревниво спросил Орлов.
Екатерина улыбнулась.
– Григорий Григорьевич, дорогой, Зимний дворец большой, у каждого будет свой кабинет. А что будут делать? Ну, милый мой… – Екатерина поудобнее устроилась в кресле и принялась объяснять: – Во-первых, будут принимать челобитные на мое имя, будут передавать мне жалобы на волокиту в учреждениях. Во-вторых, будут они дежурить в моей приемной и являться по первому вызову – мало ли срочные дела объявятся? В-третьих, каждый из них ежедневно должон делать мне доклады по своей работе. После моей резолюции по каждому прошению секретари будут рассылать документы в Правительственный Сенат и другие государственные учреждения. Люди они не особо богатые и родовитые, уповаю на их добросовестную работу. Коли будут хорошо работать, стало быть – поднимутся по служебной лестнице. Думаю в будущем обеспечивать государственных работников пенсионом по старости, дабы были у них средства на проживание. Плохо разве?