Вексель Судьбы. Книга 1
Шрифт:
Но за исключением нескольких проехавших мимо грузовиков, отказавшихся меня подвезти, улица оставалась пустынной и вымершей. Тогда я вспомнил, что один из Алексеевских переулков ведёт к задворкам Сокольнического лесопарка, в котором можно укрыться на ночь в какой-нибудь дворницкой или в конюшне. В поисках нужного поворота я углубился в хитросплетение улочек и проездов, застроенных мрачными барками, как вдруг неожиданно оказался ослеплённым светом фар автомобиля, провалившегося одним колесом в обледеневшую дорожную яму.
Мне в очередной раз повезло — это был один из немногих сохранившихся в городе таксомоторов, и к тому же — свободный! Минут пятнадцать я помогал шофёру вызволять из ледяной ловушки тяжеленный
Когда я расплачивался за поездку, то удручённый общим положением дел таксист оттаял и сделал мне поистине царский подарок — отдал чью-то недавно прокомпостированную железнодорожную карточку. Эта безделица позволяла мне несколько дней легально находится в Москве без прописки, не опасаясь милицейских и военных патрулей.
Мне повезло: Николай Савельевич в этот вечер находился у себя дома, хотя по обыкновению возвращался далеко за полночь, если не оставался ночевать в наркомате. Словно в вознаграждение за тяготы долгого пути, который, считая от Берлина, забрал у меня пятьдесят дней, я сумел насладиться горячей ванной и пусть скромным, но вполне сносным по меркам войны ужином с бутылкой прекрасного грузинского кагора.
5/XI-1941
Разговор за столом затянулся не просто допоздна, а до утра, и мне было крайне неловко осознавать себя причиной, из-за которой соратник Молотова уехал на службу не отдохнувшим.
Однако всё моё путешествие было предпринято, собственно, ради этого разговора и Николай это прекрасно понимал.
Я максимально подробно рассказал ему обо всём, что узнал от Тропецкого, и на отдельном листе бумаги собственноручно написал код к швейцарскому сейфу. Затем предельно кратко поведал о своём путешествии, а на вопрос о моих дальнейших планах сообщил, что эти планы будут определяться судьбой моей информации.
Николай долго думал и затем ответил, что в сегодняшней обстановке он не видит никакой возможности, чтобы привезённые мною сведения о царских векселях были правильно восприняты «наверху».
Прежде всего он объяснил, что отношения России с англо-американским союзниками вышли на столь высокий и доверительный уровень, что пытаться улучшать его с помощью денег не только бессмысленно, но и некрасиво. После конференции с участием союзников, завершившейся в Москве сентябре, они сами начали финансировать военные поставки в Советский Союз.
Я для порядка заметил, что лишние деньги не помешали бы в деле наращивания этих поставок, однако услышал в ответ от Николая именно то, что сам хорошо понимал и предполагал услышать: помощь союзников России будет дозироваться строго в соответствии с той потребностью, которая позволит ей поддерживать борьбу с Германией, но только ни в коем случае не начать побеждать. Роль России — истекать кровью, а победа над Германией должна достаться англосаксам — Николай прекрасно видел и с внутренней горечью понимал эту их стратегическую цель. Советское правительство, сказал он, также не питает иллюзий на сей счёт, но рассчитывает со временем изменить ситуацию в нашу пользу.
Николай заверил меня, что уже менее чем через год за Уралом будет создана новая колоссальная военная промышленность, которая позволит СССР радикально переломить ситуацию на фронтах. Однако пока перелома не произошло, правительство будет поддерживать с союзниками максимально лояльные отношения и не станет даже зондировать их касательно тех направлений и объёмов помощи, которые по вполне понятным причинам они нам предоставлять
Тогда я озвучил «план Тропецкого» — вступить в негласные переговоры с Германией по вопросу совместного использования царских векселей в интересах гипотетического альянса наших стран, способного потеснить англо-американский капитал и на продолжительной перспективе решить наши экономические проблемы. Ответ Николая был быстрым и поразил меня своей продуманностью — словно подобный вариант уже обсуждался Совнаркомом и все решения по нему приняты, а разъяснения — даны.
Как не сложно было предположить, советник Молотова решительно отказал этой идее в праве на жизнь. Гитлер, объяснил он, окончательно утратил возможность являться для нас стороной переговоров: если свою войну с Западом он начинал во имя стяжания Германией части мировой финансовой власти и в момент подписания пакта в августе тридцать девятого ещё можно было вести речь об «экономическом альянсе» между Германией и СССР, то затем в фюрере возобладала патологическая страсть к уничтожению «неполноценных» народов. И изменить отныне эту установку невозможно никакими резонами, кроме военных. Николай подтвердил, что в Москве отлично осведомлены о существовании в высшем руководстве Рейха оппозиционных Гитлеру сил, однако ни в коей мере не планируют их поддержки, поскольку в случае захвата оппозиционерами власти прогнозируется, прежде всего, неизбежное и быстрое примирение Германии с Англией. В этом случае для новых руководителей Рейха выгоды от возможного перехода в их руки контроля за мировыми финансами будет заведомо менее значимыми, чем реальная возможность вермахта, уже занявшего Украину, Белоруссию, Прибалтику и почти весь наш северо-запад, при переключении в пользу Германии ресурсов англичан и американцев уже от имени объединённого Запада добить и оккупировать Россию со всеми её народами и богатствами целиком и навсегда.
Моим третьим предложением была мысль — почему бы и нет? — обратиться напрямую к Сталину и предложить «красному царю» вернуть обратно в Россию императорские векселя, а вместе с ними — и зависимые от них богатства и активы мировых финансов. Помимо очевидных долгосрочных выгод, подобное решение помогло бы и скорее завершить кровопролитие.
Советник второго лица в СССР достаточно долго думал над этим моим последним предложением. Затем он произнёс в ответ примерно следующее:
«Исход войны, которую ведёт Советский Союз, сегодня совершенно не зависит от денег и материальных ценностей, за исключением оружия. Однако нужного для победы оружия в свободном рыночном доступе нет — его мы должны либо изготавливать сами, либо покупать у наших англо-американских союзников. Но те, как мы с тобой уже выяснили, не продадут нам ни одной лишней винтовки, сколько бы мы не были готовы заплатить. Так что финансы, по большому счёту, в этой войне не нужны. Сталин прав: эта война — священная, и народ отлично понимает, что ведётся война эта не за какие-то блага, а за первейшее право жить, дышать и разговаривать на родном языке. Поэтому, Платон, твоё предложение Иосиф Виссарионович в лучшем случае отложит в долгой ящик. И вернётся к нему не раньше, чем будет добыта наша окончательная победа».
В принципе, мой высокопоставленный приятель на сказал ничего нового, все услышанные от него доводы я так или иначе множество раз воспроизводил и осмысливал в своёй голове сам. А то, что бушующая за этими окнами война не описывается обычными законами и не подчиняется им, я отлично уяснил во время короткого, но богатого на события и встречи «русского этапа» своего путешествия. Я лишь никак не мог подобрать правильного определения — и вот теперь оно, наконец-то, прозвучало: Священная война. Поэтому пока Священная война не завершена, всё то, что из Европы предстаёт рациональным и очевидным, под этим небом работает по совершенно другим правилам.