Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни

Минцена Тоша

Что-то закипело в девушке. Она извивалась, выставляя в сторону Лерил поочерёдно по одну, то другую руку, вылетали сферы, которые женщина едва ли успевала отбивать! Алма была подобна воде, она легко складывалась пополам, откидываясь назад, и снова резко вставая, чтобы увеличить скорость и напор атак. Она и сама не знала, насколько хорошо умеет владеть своим телом и магией. Снова атака! Теперь она попала миссис Авроним в руку, и та, посинев, начала кровоточить, будто её сильно сжали. И кровь высачивалась из каждой едва заметной поры.

Лицо

Алмы оставалось каменным. Чья-то магия резко ударила её, и девушка ощутила что-то, едва ли похожее на боль. Спиной её вдавило в стену, но это была такая ерунда для неё. Совершив прыжок вперёд, она выросла в высоту, казалось, была способна дотянуться до неба, кожа покрылась грязно-жёлтого цвета чешуёй, руки приросли к телу, а ноги друг к другу. Она стала большой змеёй.

– Алма, остановись!!! – но сейчас змее было плевать на директора Вольфрама. Её толстый хвост поднял и до боли обвил Ротнора. Послышался хруст и ор.

– Остановись! – кричала Лерил.

– Она не понимает, что делает! – громко объявил Эдвард Вольфрам, – Алма!!!

Чёрные глаза змеи обратились к директору и в эту секунду, его рука выстрелила вперёд, в направлении головы рептилии…

Воздух разодрал её вопль. Это был визг, искренне сыгранный на высоких нотах, который рвал и царапал горло, в момент, когда непонятная, сильнейшая боль, пронзила всё тело девушки. Она, змеёй, выгнулась, закинув голову назад, едва ли не касаясь затылком спины. Вся её кожа, тело, весь облик ядовитого существа заморгал, и внутри, на том месте, где должно быть сердце, появлялась и исчезала орущая от боли девушка, словно зависшая в воздухе.

Змея пропала, а Алма с необычайной скоростью полетела вниз. Сильный, хоть и смягчённый кем-то удар о вымощенную площадь. Девушка не видела. Глаза не видели. Всё тело болело. Она только думала «что случилось? Что я делаю здесь? Где я? Почему мне так больно?». Глаза сами собой заслезились, словно от лука, и Вашингктон, не имея сил шевелить губами, молча, просила «я не знаю, какой сегодня день. Но, пожалуйста, пожалуйста, пусть сегодня будет воскресенье!»…

Это было последнее, что она помнила. И теперь, вновь вернувшись мыслями в лазарет, глаза снова, не спросив никого, были готовы заслезиться.

В этот момент скрипнула дверь, и послышались шаги. В первую же секунду Алма хотела дёрнуться, повернуть голову навстречу неизвестному человеку, но новая вспышка боли не позволила сделать это.

– Уже очнулась. Как ты себя чувствуешь? – если второе предложение было адресовано Вашингктон, то первое Лерил говорила явно кому-то другому.

– Эм… очень хорошо, – сказа Алма по привычке, но потом решила добавить, – только очень больно двигаться, – собственные слова заставили её слегка улыбнуться.

– Не удивительно… после такого!

– После чего? – спросила Алма. Искренне не понимая, почему сразу после разговора со Стронцием, она оказалась здесь, причём ещё с чуткой болью во всём теле…

– Ты ничего не помнишь?

–

Она и не должна, – ответил Лерил Эдвард Вольфрам

– Нет. Я помню только, как… гуляла за пределами академии, – про Стронция девушка решила умолчать, во избежание того, чтобы рассказать о его отношениях с Ротнером, – а потом был долгий сон. Странный. И всё.

– Что за сон? – поинтересовался директор.

– Сон. Будто я сошла с ума и…, нет, это бред. Даже рассказать не могу.

– Алма, продолжай.

– …это был ужас. Я пыталась убить профессора Ротнора, потом атаковала вас, миссис Авроним, – тут она вспомнила самое начало сна, но уже не стала возвращаться в самые его корни… «Прости, – сказал Курт ей в спину, – Латрехисон Дунами! – перед глазами всё потемнело, после чего прозвучала одна лишь фраза, – Алма, иди, и убей Бена Ротнора!».

– …Это был не сон.

– Что?! – Алма чуть ли не вскочила на ноги с кровати, и остановила её на этот раз не боль, а Лерил.

Теперь она поняла и вспомнила всё, что произошло! До последней секунды она верила, что это всё сон, что ничего не было…

– Я поняла, – прошептала она, – это было проклятие?

– Да, – ответил Вольфрам на выдохе.

С болью голова девушки повернулась к двери, она словно почувствовала Его. За полуоткрытой дверью Алма ясно различила бледное лицо Стронция, его светлые волосы… он выглядел ужасно. Девушка нахмурилась и была готова подняться и убить его. Это же он! Тот, кто пообещал ей никогда не воспользоваться её силой, даже не подумывать об этом! Он предал её. Заставил убивать, против её воли, не беря на самого себя ненависть однокурсников и преподавателей! Он остался чистым, а она сейчас лежит, едва может шевелиться и ненавидит его.

– Алма, – продолжил Вольфрам, – кто это сделал с тобой?

Секунду она размышляла, а потом рас сосредоточила взгляд, делая его бесцельным и пустым. Она ни на кого не смотрела.

– Кто это сделал с тобой? – повторил вопрос директор.

– Я… – начала Алма, запнулась, но снова продолжила, – я не знаю, кто это был.

– Ладно. Пойдём, Лерил. Ей надо отдыхать.

Как только двери за ними закрылась, Вашингктон, забыв про боль, сжалась, закрыла ладонями рот, что бы ни закричать от обиды и боли, но слезы она уже не держала. Сколько угодно она могла терпеть физическую боль, но ту внутреннюю боль, которую сейчас испытывала, Алма не могла держать и не хотела!

– Что я сделала для того, чтобы ты меня ненавидел?! – спросила она шипящим от истерики голосом сквозь слёзы.

До конца дня девушка пролежала молча. К ней время от времени подходил кто-то, но она не смотрела на человека, приносившего ей ненужную еду.

На следующий день, к ней снова заглянули Лерил и Эдвард. Алма не сразу сообразила, откуда они узнали, что она целый день не ела.

– …Нам просто нужно понять, что с тобой происходит, – говорила Авроним.

– Зачем? – девушка искренне этого не понимала.