Величие и крах Османской империи. Властители бескрайних горизонтов

Гудвин Джейсон

Принцев держали взаперти во внутренней части гарема, известной под названием Кафес — Клетка, где они ждали смерти, насильственной или естественной, или коронации, проводя свои дни в полном безделье, ублажаемые наложницами, неспособными производить потомство, полностью оторванные от течения жизни. Даже высшие сановники не знали, сколько именно родственников султана может обнаружиться в Клетке, когда взбунтовавшиеся янычары в очередной раз ворвутся в ворота дворца и кинутся искать подходящего претендента на трон. Перепуганного потомка Османа, находящегося, как правило, в состоянии более или менее серьезного расстройства сознания, вытаскивали веревками из темницы или спускали сквозь люк с чердака, чтобы вручить ему власть. Говорят, Мурад IV в 1640 году, пребывая на смертном одре, приказал убить своего брата Ибрагима и даже пытался встать, чтобы увидеть его труп. Когда его убедили, что приказ приведен в исполнение и он остался последним в своем роду, «на его губах появилась жуткая усмешка». Однако Ибрагим уцелел

в гаремной войне между бывшей валиде и своей матерью, чтобы войти в историю самым безумным из всех своих сумасшедших родичей.

Занимать высокие посты было опасно. Старинное проклятие «Чтоб тебе быть визирем султана Селима!» появилось не на пустом месте; говорят, что визири Селима I всегда носили за пазухой свои завещания. Поскольку шансы на выживание великого визиря равнялись одному к десяти, один из них сравнил себя с муравьем, «которому Бог дает крылья лишь для его скорейшей погибели». Однако и сами султаны подвергались риску не меньшему, чем их подданные. Из тридцати шести султанов, опоясанных мечом Османа, семнадцать были низложены. Европейцы приобрели привычку винить османских владык в неслыханной тирании как раз в тот период, когда любая военная неудача могла стоить султану трона. Людовика XIV, например, никогда не призывали к ответу за поражения французской армии, а вот предполагаемый тиран Османской империи в подобных случаях бывал обречен, тем более что в Клетке не было недостатка в кандидатах на его место.

Один восхищенный наблюдатель уподобил султана устрице в раковине; однако искусный механизм, с помощью которого Мехмед II и его преемники утверждали свое величие, скоро застопорился. Ишарет, язык жестов, был принесен в гарем двумя глухонемыми братьями. Сулейман поощрял его использование, полагая, что окружающая султана тишина придает ему еще больше величия. Когда взбунтовавшийся сын Сулеймана Баязид в 1565 году бежал в Персию, придворные шаха Тахмаспа обнаружили, что он не способен легко и непринужденно поддерживать ученый разговор, как то, по их мнению, подобало человеку благородному; должно быть, они испытали чувство облегчения, передав своего неотесанного незваного гостя палачу, присланному его отцом. Слабые преемники Сулеймана считали ишарет чересчур неудобным, и в 1617 году несчастный безумец султан Мустафа отказался его учить. Диван призвал его к ответу: султану не подобает, было сказано Мустафе, говорить на языке торговцев и воров, он должен выглядеть величественно, чтобы внушать подданным трепет. Маленький бунт Мустафы стоил ему трона. Дю Френ, со своей стороны, был поражен до глубины души попыткой султана (прерванной великим визирем) ответить послу. Он же случайно обнаружил красноречивый символ одиночества в прекрасных садах дворца: «Вдоль аллей растут кипарисы, такие высокие, что дух захватывает; но аллеи эти весьма узки, ибо Великий сеньор всегда прогуливается в одиночестве».

Осман II, опоясанный мечом своего тезки в 1618 году, предпринял попытку переворота, направленного против его собственных слуг — «трутней, которые пожирают казну». Он собирался сбежать из Стамбула, собрать в Анатолии новую армию и вернуть себе всю полноту власти, однако перед воротами дворца собралась разъяренная толпа. Великий визирь, посланный ее успокоить, был разорван на куски, после чего самого Османа взяли под стражу янычары. Его участь была решена после того, как в Клетке обнаружилось несколько его братьев, а из подземелья на веревках вытащили его изможденного голодом, бормочущего что-то несвязное дядю, которого и провозгласили султаном. Новый великий визирь вошел в комнату, где спал Осман. Тот проснулся и оказал убийце отчаянное сопротивление, но капыкулу не зря славились своей физической подготовкой: Давут-паша одолел Османа и убил его, раздавив ему мошонку. Рассказав об этом, Эвлия Челеби прибавляет, что «такой вид казни по традиции может быть применен лишь к османскому султану».

Дядя Османа, сменивший его на троне, был тот самый Мустафа, уже побывавший султаном. В 1618 году, после своего смещения, он дважды чудом избежал смерти и был в конце концов посажен в спрятанную за покоями любимых наложниц султана крошечную комнату, в окна которой никогда не падал солнечный свет. Пребывание там не пошло на пользу Мустафе, и до того вполне сумасшедшему. Реставрация его не затянулась, и янычары были так смущены его безумием, что согласились, чтобы восшествие на трон нового султана Мурада IV не сопровождалось обычной раздачей денег.

Мураду было тринадцать лет, когда он взошел на трон, и многие годы за него правила его мать, валиде Кёсем. В ноябре 1631 года в столице вспыхнул военный мятеж. Разъяренная толпа разорвала на куски великого визиря, великого муфтия и еще пятнадцать сановников и придворных, в том числе и Мусу Челеби, любимого слугу Мурада. После этого бунтовщики принудили султана назначить великим визирем некоего Топала Реджеп-пашу и продолжили грабеж и убийства на улицах города. Через полгода, воспользовавшись тем, что народ был недоволен бесчинствами янычар, Мурад приказал удушить Топала и сразу же после назначения нового великого визиря нанес удар по мятежникам. Было убито двадцать тысяч человек; на употребление табака, кофе, вина и бузы, напитка из проса, любимого янычарами, был наложен запрет. Затем султан лично возглавил поход против Персии, во время которого летом 1635 года были взяты Ереван и Тебриз. По пути в Измите был обезглавлен местный

кадий — за то, что давным-давно никто не ремонтировал дорогу; в тот же год, столкнувшись с враждебными настроениями улемы, султан приказал казнить великого муфтия и его сына. Мурад, внушавший ужас своим подданным, возродил некоторые из былых традиций государства (при осаде Багдада, который был взят на Рождество 1638 года, он сам рыл окопы), но даже он смог осуществить лишь одну-единственную реформу, которая к тому же соответствовала интересам дворцовой бюрократии: официально отменил сбор живой дани, девширме. Все остальные его начинания встречали молчаливое сопротивление сановников. В конце концов Мурада свело в могилу вино, которое он впервые попробовал уже в зрелом возрасте. В последние годы, мучимый алкогольными видениями, он, как рассказывает Кантемир, «словно безумец, бегал по улицам босой, в одной рубахе, и убивал любого, кто попадался ему на пути. Часто, стоя у окна, он стрелял из лука в случайных прохожих».

Мурад IV был последним на ближайшие полтора века султаном, который по-настоящему правил, а не только царствовал. Умер он, как мы помним, уверенный, что Ибрагим, единственный его родственник мужского пола, мертв. Из последующих султанов Осман III прожил в Клетке, среди бесплодных женщин и глухонемых, пятьдесят лет, Селим III, реформатор — пятнадцать; многие месяцы после освобождения они испытывали заметные трудности с речью. Сулейман II провел в Клетке тридцать девять лет, переписывая и украшая Кораны. Правил он всего два с половиной года и все это время то и дело просил позволения вернуться в свою тюрьму.

Макиавелли писал, что Османская империя — государство, которое трудно завоевать, но легко удерживать. Однако империя оказалась завоеванной изнутри: власть потихоньку ускользнула из рук султанов и перешла к их подданным.

16

Спираль

В начале XVII века власть стала очень скользкой материей. В условиях прекращения постоянных войн паши оказались в сложном положении: получить рабочее место становилось все труднее. Государство предписывало наместникам провинций набирать отряды ополченцев, чтобы поддерживать порядок в это неспокойное время; однако у наместников появлялось искушение использовать эти отряды для того, чтобы иметь возможность свысока смотреть на это самое правительство, причем деньги на содержание войска они получали, самовольно повышая местные налоги. Порта закрывала на это глаза, поскольку иначе могла попросту остаться без армии. Побуждаемое, с одной стороны, необходимостью содержать новый род войск — профессиональных мушкетеров, а с другой — растущей инфляцией, правительство было вынуждено усиливать налоговый гнет, от чего страдало в первую очередь крестьянство.

В 1651 году Ипшир Мустафа-паша, наместник Алеппо, получил предложение занять пост великого визиря. В ответ он уведомил Порту, что пока не может покинуть Алеппо из-за необходимости подавить охватившие провинцию мятежи. «Я собрал войско из сорока тысяч мушкетеров, — сообщал он, — и готов явиться с ними в Стамбул, дабы простереться ниц перед порогом Повелителя Вселенной». Порог Повелителя Вселенной не был уверен, что это именно то, чего ему хотелось бы; Ипшир Мустафа-паша медлил, не имея особого желания менять свое полунезависимое положение на превратности дворцовой жизни и испытывая некоторое подозрение относительно истинных мотивов его приглашения в столицу. Когда он наконец приехал, чтобы обговорить условия своего назначения и выяснить обстановку в городе, он привел с собой «армию закаленных в боях воинов из арабских, тюркских и курдских земель, шедших в полном вооружении, каждый — ходячий арсенал: они были облачены в кольчуги, латы и шлемы с кольчужными воротниками, и у каждого в руках и на поясе было по пять-шесть двуствольных мушкетов с двойным фитилем. Похожие на саламандр в огненной печи Нимрода, они шли сомкнутым строем, держа оружие наготове, словно собирались вступить в бой. Стамбульские войска дрожали от страха, как осенние листья».

Биографии большинства пашей XVII века — мрачные истории. Капыкулу, как и вообще всех и вся, стало теперь намного больше, чем нужно: с 1640 по 1656 год количество должностных лиц, получающих денежное содержание, подскочило с шестидесяти до ста тысяч. Один паша по имени Омер провел два года, ожидая должности и содержа приличествующую его званию свиту на деньги, которые брал в долг у своей сестры. За это время ему дважды предлагали должности, но оба раза оказывалось, что занимающие их паши не собираются их покидать. Из-за войны, в которой он обязан был участвовать вместе со своей свитой, Омер окончательно погряз в долгах. Он отчаянно нуждался в должности, которая позволила бы возместить все его убытки, — но в очередной раз вышло так, что паша, которого он должен был сменить, не имел никакого желания уступать свой пост. Дело дошло до вооруженного столкновения, в котором Омер погиб. Победитель принес Порте извинения, выразил сожаление по поводу этого неприятного происшествия — и остался при своей должности. Такие, как он, удачливые победители богатели, получая многочисленные подарки и прибирая к рукам любые источники дохода, какие только можно было придумать, отпихивая от кормушки чиновников, стоящих на низших ступенях административной лестницы. «Никто не может позволить себе жить, как прежде, на широкую ногу», — сокрушался один современник.