Великий диктатор. Книга третья
Шрифт:
— Ты извини, Матти, но я вынужден буду отписать об этом Леопольду Мехелину.
— Хорошо, дядя Ээро. Я понимаю. Вы лучше подскажите, что мне делать с этим? — и я помотал в воздухе конвертом с чеком на предъявителя в «Колониальный банк» (Colonial Bank).
Помня свои злоключения с предыдущими чеками, я не сомневался, что и этот спровоцирует
— А что с этими деньгами не так? — удивился мой старший товарищ.
Пришлось рассказывать свои злоключения — как с первым чеком когда я подрался с дедом, так и со вторым — когда пришлось отстреливаться от революционеров.
— Ну, давай он у меня на хранении побудет, — предложил Ээро Эркко. — Я его в сейф положу и, если надо, то и обналичу.
И я с облегчением избавился от этого опасного предмета.
Глава 3
Глава 3
— Качайте его! — первое что я услышал, когда утром в понедельник 10 августа 1908 года вышел из своей комнаты на завтрак.
Мой сонный мозг ещё не успел ничего понять, как я был схвачен многими руками и подброшен почти под самый потолок несколько раз. Из моих карманов посыпалась мелочь и зазвенела по каменному полу.
Слава Бальдру, скандинавскому богу вечной жизни, потолки в «Финском доме» были высокие, и я до них просто не долетал. Подкинув три раза, мою тушку поставили на ноги и я, наконец, узнал причину всего этого веселья. Оказалось, Том Рунеберг совершил перелёт на моём гидроплане из Гельсингфорса в Ревель. Подгадав его под встречу императора Николая II с президентом Франции Арманом Фальером. А заодно побив все предыдущие авиационные рекорды — по дальности перелёта, по скорости полёта и по высоте.
Ага! Конечно! Подгадал! Вот никогда не поверю, что к этой авантюре не приложили руку Леопольд Мехелин и мой дед.
— Гордитесь, господа! Вот он! Этот юноша — отец финской аэронавтики! — тем временем торжественно возвестил композитор Ян Сибелиус и протянул мне собранную с пола мелочь.
— Да что ты мелочишься, Ян? Матти — отец всей российской авионики! — подмигнув мне, заявил его брат Кристиан Сибелиус, явно на ходу придумав определение. — Ведь никто ещё в империи не строил ничего подобного!
— Так с кем поведёшься, — смущённо отбивался я. — Вон, дядя Ээро — основатель олимпийского движения, а херра Стольберг — отец финского кинематографа, — намекая на снятый этим инженером первый развлекательный финский фильм «Самогонщики».
— Одни мы не знамениты, — притворно расстроился Ян Сибелиус.
— Почему не знамениты? Вы, дядя Ян, учите меня играть на гитаре и рояле, а ваш брат, дядя Кристиан — адъюнкт-профессор психиатрии. Когда окончательно сойду с ума от несогласованных проделок Рунебергов, то он меня быстренько вылечит.
— Это мы можем, это всегда пожалуйста, — под смех остальных мужчин похлопал меня по плечу Кристиан Сибелиус.
За
— Кот из дома — мыши в пляс, — на русском прокомментировал я прочитанное.
— А что не так, Матти? — удивился Ээро Эркко.
— Да всё не так, дядя Ээро. Я когда уезжал, знал, что Том попробует взлететь. Но, не рассчитывал, что мой дед разрешит подобную авантюру с перелётом аж на восемьдесят вёрст пилоту, который никогда не летал, на аппарате, который никогда не поднимали в воздух. Здесь, правда, написано, что это уже третий полёт Тома Рунеберга. Но всё равно, это то же самое, что отправить на велосипеде из Выборга в Петербург человека, который только два раза пробовал ездить на нём.
— Значит, здесь замешана высокая политика, раз вторым пилотом летел английский журналист. Не сомневаюсь, что так захотел наш император, а старине Мехелину ничего не оставалось, кроме как убедить твоего деда согласиться на этот перелёт.
— Я это понимаю. Но мы не испытывали двухместную гондолу. Хотя она и была изготовлена. Зная мистера Вильямса, я всегда полагал его разумным человеком, не склонным к подобным авантюрам.
Этого английского журналиста я впервые увидел год назад. Когда его к нам в Улеаборг притащил Эмиль Викстрём. Британца ничуть не смутил мой возраст, и он провёл у нас в гостях почти две недели, ведя беседы со мной как с равным. Поначалу я посчитал его шпионом, но тот не лез на наши предприятия, ничего не выведывал, а просто рыбачил, охотился и общался с местными жителями. И смог за эти две недели освоить финский язык. По крайней мере, понимал, что ему говорят, и мог ответить, собрав предложение из трёх-четырёх расхожих слов.
А через год, перед самым моим отъездом на олимпиаду, он уже вполне сносно общался на финском на уровне нашего гальванёра Крякова, который прожил в Финдляндии почти десять лет. Встретились мы в Гельсингфорсе, куда он привёз свою супругу Ариадну Владимировну Тыркову-Вильямс, единственную женщину, состоявшую на тот момент в партии «Кадетов». Там-то я его и пригласил понаблюдать за пробными подлётами Тома Рунеберга. Но даже и представить не мог во что это выльется.
Вечером того же дня, сразу после урока музыки с Яном Сибелиусом, у меня состоялся интересный разговор с Карлом Стольбергом. Кстати, у меня и в мыслях не было обучаться музыке. Это все «гадский» Ээро Эркко удружил. Который, на сетования знаменитого композитора о том, что нечем себя занять, предложил Сибелиусу взяться за моё музыкальное образование. А тот возьми — и согласись. Пришлось изучать нотную грамоту. Ведь сам мечтал о подобном образовании, но даже не думал, что получу его от столь именитого учителя.