Великое море. Человеческая история Средиземноморья
Шрифт:
III
Среди этих поселений выделялся Карфаген. Вергилий с удовольствием отнес его основание к периоду Троянской войны, когда Эней посетил его царицу Дидону (также известную как Элисса); но "Энеида" Вергилия была размышлением о прошлом и будущем Рима, и неудивительно, что он нашел в своей книге роль для самого сильного врага, с которым республиканский Рим когда-либо сталкивался. Другие классики, в том числе еврейский историк Иосиф, представили альтернативные версии рождения Карфагена, в которых снова фигурирует Дидо-Элисса, бежавшая от своего тиранического брата Пигмалиона, убившего ее мужа, верховного жреца Геракла (греки уподобляли Геракла ханаанскому богу Мелькарту, Melk-Qart, то есть "царю города"). Первым ее портом был Китион на Кипре, еще один Кварт-Хадашт или "Новый город"; затем она решила отправиться на запад и собрала восемьдесят молодых женщин, которые должны были служить священными проститутками и обеспечить продолжение финикийского культа в тех землях, где поселятся беженцы.38 Они направились в Северную Африку и высадились в Карфагене; однако они были не первыми финикийцами, прибывшими в этот регион, и мужчины из близлежащей Утики уже были готовы их встретить. Их также тепло встретили ливийцы, населявшие этот район; именно эти местные жители впервые назвали Элиссу Дидо, что означает "странница". Финикийцам не мешали селиться, но когда дело дошло до покупки земли, ливийский царь оказался менее щедрым. Он заявил, что Дидо-Элисса может купить столько земли, сколько может покрыть воловья шкура. На это царица ответила, что разрежет бычью шкуру на тончайшие ленты,
К сожалению, в Карфагене нет предметов, которые можно было бы надежно датировать первой половиной VIII века; археологическая летопись начинается с погребений, начиная с 730 года до н. э., и фрагментов керамики, начиная с 750 года до н. э. и далее. Примечательно, что самые ранние из сохранившихся предметов - греческие, а не финикийские геометрические изделия из Эвбеи в Эгейском море, хотя, как мы увидим, эвбейцы недавно основали собственную колонию в Неаполитанском заливе, так что некоторые из этих материалов могли быть привезены оттуда.40 Ранний Карфаген, таким образом, не был изолирован от развивающегося мира греческой торговли и колониальных поселений. Презрение Гомера к "сидонским" торговцам было результатом контакта между финикийской и греческой торговыми сферами. Примечательно, что греческая керамика была положена в качестве подношения под святилище, известное как тофет, где совершались детские жертвоприношения, о которых мы расскажем чуть позже.
Карфаген быстро стал королевой финикийских колоний. Обычное объяснение его возвышения заключается в том, что город был хорошо расположен для купцов, путешествовавших в южную Испанию и обратно. Однако предметы испанского происхождения трудно обнаружить на самых нижних уровнях древнего Карфагена. Другие объяснения подчеркивают его происхождение как места убежища для тирийских изгнанников, переселенцев из Китиона на Кипре и населения все более процветающих левантийских прибрежных городов; он также вобрал в себя многих местных берберов. Но настоящий ключ к успеху Карфагена лежал не в Испании или Финикии, а у ворот города: сельскохозяйственное богатство региона впечатляло классиков, которые описывали виллы и поместья, окружавшие город, а трактат карфагенского автора пятого-четвертого веков о сельском хозяйстве Магона был переведен на латынь и греческий по приказу римского сената.41 Аристократия Карфагена черпала свое богатство из зерна, оливкового масла и виноградников, а не из пурпурных красителей, кедровых лесов и панелей из слоновой кости, как жители Тира. Все это хорошо согласуется со свидетельствами круглых кораблей, которые, как мы уже видели, были гораздо лучше приспособлены для перевозки кувшинов с маслом и вином и мешков с зерном, чем для перевозки дорогих предметов роскоши. Очевидно, что Карфаген был большим и процветающим задолго до 600 года, и это было бы немыслимо без хороших местных поставок продовольствия. Карфаген стал таким сильным, потому что он стал центром собственной сети. В нее входили и другие финикийские поселения в регионе; недалеко, на побережье Северной Африки, находилась Утика, которая была старше, но ей так и не удалось составить конкуренцию Карфагену. Мотия на Сицилии, напротив, в некоторых отношениях была больше похожа на Тир или Арвад, чем на Карфаген; ее называют "образцом финикийского поселения".42 Мотия была основана в восьмом веке на небольшом острове, расположенном на небольшом расстоянии от западной оконечности Сицилии, недалеко от современной Марсалы; остров хорошо защищен, он лежит между довольно значительной "Изолой Гранде" и сицилийским побережьем.43 Еще одной особенностью, напоминающей о Тире, было наличие фабрик по производству пурпурных красителей, так что Тир был не просто торговой станцией, а центром промышленности, включая производство изделий из железа. Период расцвета пришелся на седьмой век до н. э., и в это время все чаще стали приносить в жертву детей, хотя почему это должно было происходить, далеко не ясно. Мотиане разделяли с тирийцами отсутствие обширной внутренней территории под их собственным контролем. Но это стимулировало их к установлению дружеских связей с коренными элимийцами западной Сицилии, ближайшим крупным центром которых было великое святилище Эрикс (Эриче), возвышавшееся на пике над западным сицилийским побережьем. Именно от элимийцев они получали необходимые им зерно, масло и вино, которые в изобилии произрастали на западе Сицилии. Мотиане также имели доступ к широким белым солончакам Трапани, расположенным на побережье ниже Эрикса; а где была соль, там была и возможность сохранять рыбу, например, тунца, который в изобилии появлялся сезонно у берегов Сицилии. Рыба была фирменным блюдом карфагенян, которым приписывают изобретение дурно пахнущего рыбного соуса, гарума, который так любили римляне. Но финикийцы не стремились покорить своих соседей. Их поселения были центрами торговли и промышленности; они не пытались установить политическое господство над западной Сицилией.
Однако территориальные амбиции финикийцев не ограничивались Сицилией. На юге Сардинии с 750 г. возникла целая группа колоний, целью которых было не только обеспечение безопасных гаваней, но и господство над сельской местностью, вероятно, для того, чтобы гарантировать основные поставки. Большинство этих поселений представляли собой классические финикийские базы, построенные на перешейках, вдающихся в море, как в Тарросе и Норе; в Сульсисе самые нижние уровни раскопок, как и в Карфагене, содержали греческую керамику из Эвбеи.44 Продвигаясь вглубь острова, финикийцы заняли некоторые из древних крепостей, или нураги, и, судя по всему, поддерживали мирные отношения с коренными сардинцами, которые приветствовали возможность торговать своими металлами и зерном с богатыми купцами из Сульсиса. Финикийцы и карфагеняне закрепились на Сардинии примерно в 1540 году, когда карфагеняне и этруски прогнали фокейских греков в большом морском сражении у Алалии на Корсике; таким образом, Корсика и Сардиния остались вне греческой сферы, а учитывая ценность Сардинии как источника всевозможных металлов и сельскохозяйственных товаров, победа значительно укрепила финикийскую власть в западном Средиземноморье. Хотя фокейские греки создали базу в Марселе, дальний запад Средиземноморья был закрыт для интенсивного греческого проникновения до тех пор, пока Карфаген оставался главной державой; финикийцам оставалось использовать потенциал южной Испании и Марокко. Существование этих поселений говорит нам о том, куда финикийцы отправлялись жить, но не о том, как далеко они в действительности путешествовали. Свидетельства о влиянии тирийцев можно найти в гробницах в Италии, Испании и других странах, некоторые из которых содержат серебряные сосуды с чеканкой, украшенные рисунками животных, которые очень ценились в центральной Италии в шестом веке. Однако неясно, были ли финикийские и карфагенские купцы свободными агентами или агентами государства. Иногда они отправлялись на задания правителей и получали за свою работу комиссионные,
Дальний запад становился все более привлекательным. Греческие писатели, такие как Страбон (писавший в начале первого века нашей эры), настаивали на важности южной Испании как источника серебра. На средиземноморских подступах к Гибралтарскому проливу находилось множество финикийских баз: в Монтилье, Малаге, Альмуньекаре и других местах, ныне погребенных под бетоном Коста-дель-Соль. Некоторые из этих поселений находились в нескольких часах или даже минутах ходьбы друг от друга; большинство из них были связаны с местной экономикой и обществом, хотя находки тонко обожженной этрусской керамики начала шестого века в местечке близ Малаги указывают на существование и более широких связей.45 Раннее финикийское поселение существовало на Ибице, вдали от материковой части Пиренейского полуострова; здесь происходил обычный обмен металлов на масло и вино, хотя еще одним достоянием Ибицы на протяжении всей ее истории были ее сверкающие солончаки. На Пиренейском материке показателен случай с маленьким городком Тосканос, основанным около 730 года до нашей эры. В середине-конце седьмого века в Тосканосе проживало до 1500 человек, чьи ремесленники производили изделия из железа и меди, но примерно к 550 году он по каким-то причинам был заброшен. Создается впечатление скромной финикийской торговой станции, ориентированной на нужды местного иберийского населения, не особенно значимой в широких финикийских торговых сетях, но весьма важной, если мы хотим понять, как иберийцы преобразились в результате контактов с народами с востока.
На самом деле главная финикийская база в этом регионе находилась за Гибралтарским проливом, в Гадире или Кадисе; но поскольку он поставлял свои доходы в средиземноморские сети финикийцев, ранний Кадис также является частью истории Средиземноморья. Как и многие другие финикийские поселения, Гадир был основан на морском острове, хотя традиционная дата 1104 год до н. э.
– это более чем 300 летний перерыв. Здесь был основан храм Мелькарта, и Цицерон позже записал, что здесь совершались человеческие жертвоприношения - вероятно, весенние жертвоприношения в честь ежегодного воскрешения Мелькарта, о котором говорится в ханаанском мифе. Это был богатый храм, который функционировал как хранилище драгоценностей, а также как культовый центр, что считалось нормальным явлением в раннем средиземноморском торговом мире. И в святилище Мелькарта было что хранить, ведь Гадир был главными воротами к богатствам земли, известной со времен Геродота как Тартессос. Об этом месте ученые спорят почти с античных времен. Кто-то считал Тартессос городом, кто-то даже рекой; теперь же под этим названием подразумевается королевство или область на юге Испании, населенная коренным иберийским населением. Его главной достопримечательностью, или, скорее, привлекательностью земель, граничащих с рекой Гвадалквивир, были залежи серебра: "серебро - синоним Тартессоса".46 Если верить Геродоту, греческий торговец Колайос из Самоса сбился с курса, прибыл в южную Испанию в середине седьмого века и привез из Тартессоса шестьдесят талантов серебра (возможно, 2000 килограммов). Местному царю, которого встретил Колайос, сомнительно приписывают имя Аргантониос, первые буквы которого означают "серебро".
Именно финикийцы, а не иберы, перевозили серебро на восток, как в Грецию, так и в Азию, согласно позднему свидетельству Диодора Сицилийского (I век до н. э.). В обмен финикийцы привозили оливковое масло и образцы своего мастерства, такие как ювелирные изделия, предметы из слоновой кости, маленькие флаконы для духов и текстиль; они научили тартессийцев добывать, рафинировать и обрабатывать металлы, начиная с восьмого века. Применяемые методы были сложными. Это не были эксплуататорские "колониальные" отношения "несправедливого обмена", как модно утверждает один испанский ученый.47 Именно тартессийцы с энтузиазмом взялись за работу, добывая и выплавляя не только серебро, но и золото и медь в горных центрах на юге Испании и Португалии, и, как признают даже приверженцы "колониалистской" интерпретации, именно местные иберийцы контролировали "все аспекты производства" и "твердо управляли своими ресурсами", от добычи до выплавки; иберийская элита получала прибыль от торговли наряду с финикийцами. Местные художники стали перенимать финикийские стили, а богатство, которое приобрели иберийские князья, позволило им жить в роскошном стиле. Здесь контакт с Востоком трансформировал традиционное общество на Западе, как это происходило в еще больших масштабах в Этрурии. Финикийцы не просто имели большой радиус действия; их деятельность была способна поднять политическую и экономическую жизнь далекой страны на новый уровень. Они начали преобразовывать все Средиземноморье.
Тартессос часто приравнивают к богатой металлами земле Таршиш, которая неоднократно упоминается в еврейской Библии. Иона, спасаясь от Бога, отправился из Яффы в Таршиш, который, по мнению автора этой истории, был чрезвычайно отдаленным местом, самым дальним из тех, куда можно было попасть по морю. А Исайя произнес страшное пророчество о Тире, в котором корабли, прибывшие из Таршиша через Киттим (Китион на Кипре), узнают о разрушении родного города: "Вопите, корабли Таршиша, ибо он опустел, так что нет дома, нет входа".48
IV
Для того чтобы эта система торговли работала, финикийцы, как уже было замечено, не особо пользовались монетами. Гораздо важнее для них была возможность записывать свои действия. Купцы были грамотными и использовали простой линейный шрифт, который было легко выучить и быстро написать, - прародитель большинства современных алфавитов (в строгом смысле этого слова: шрифт с примерно одной буквой для каждого звука).49 Искусство чтения и письма было в основном жреческим ремеслом, поскольку сложные сочетания звуков в трех египетских письменностях могли прочитать только хорошо обученные люди; даже слоговые письмена, такие как линейное письмо B, были неуклюжими, тем более если их накладывали на такой язык, как греческий, который нелегко разделить на простые слоги с согласными и гласными. В финикийском письме знак, обозначающий дом, представляет собой букву "б", потому что слово "дом", "бет", начинается с буквы "б". Многие, хотя и не все, из двадцати двух финикийских букв, начинающихся с "алеф", "бык", возникли таким же образом. Секрет успеха заключался в полном исключении гласных, которые были введены только греками. Таким образом, Mlk могло обозначать слово "он правил" или "он управлял", в зависимости от гласных, которые внимательный читатель должен был определить из контекста. Первый известный пример такого письма сохранился на гробе царя Ахирама из Библа, датируемом десятым веком. Важно не то, изобрели ли финикийцы алфавит с нуля (более ранняя письменность, использовавшаяся на Синае, могла содержать некоторые буквы), а то, что они распространили алфавит по всему Средиземноморью, не только в своих поселениях на западе, как доказывает стела Норы, но и среди соседей, греков Ионии, которые превратили буквы, которые они считали лишними, например, отсутствующие в греческом языке гортанные смычные, в гласные звуки и слегка изменили большинство знаков.50
Чем обладали финикийцы в плане литературы, остается загадкой. Ханаанеи из Угарита создавали впечатляющую религиозную поэзию, не похожую на псалмы, а карфагеняне писали трактаты по агрономии. Существует пренебрежительная тенденция рассматривать многое из того, что производили финикийцы, как производное, а в изобразительном искусстве их зависимость от египетских и ассирийских образцов очевидна, как, например, в резьбе по слоновой кости. Разумеется, именно этого хотели покупатели на Ближнем Востоке и в Средиземноморье: изделия, которые несли на себе печать не жаждущих наживы ханаанских городов, а великих имперских цивилизаций Нила, Тигра и Евфрата; и финикийцы знали, как удовлетворить этот спрос для клиентов далеко на западе, вплоть до Тартессоса и Тосканы. Распространение финикийской культуры по Средиземноморью вплоть до южной Испании, происходившее как через поселения, так и через торговлю с коренными народами, важно не только потому, что оно привело восточные стили так далеко на Запад; это был также первый случай, когда мореплаватели с Востока достигли такого большого расстояния по морю, намного дальше микенских мореплавателей, которые пробирались из западной Греции в южную Италию и Сицилию.