Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2
Шрифт:
— Как голова болит, — еще успел подумать герцог. «Жарко, как жарко. Господи, где это я, ничего не узнаю, где Марта, где Элиза?»
Пистолет выпал из внезапно ослабевшей руки. Он почувствовал, как лицо его будто стекает вниз. Джон упал, подергиваясь, рядом с мертвецом, испачкав сюртук в его крови.
— Удар, — авторитетно заявил Друэ, пошевелив носком сапога голову Джона. «Сдохнет, туда ему и дорога. Один он вас вывозил? — грубо спросил почтмейстер у короля.
— Вот и все, — понял Людовик. «Мою сестру тоже, наверняка, поймают. Нечего было даже, и пытаться бежать.
Уже когда их уводили под конвоем, Мария-Антуанетта оглянулась — возле умывальной никого не было. Тело Джона так и лежало во дворе. Она вздрогнула — до нее донесся издевательский смешок Друэ: «Бросьте этого английского шпиона в сарай, к вечеру он сдохнет». Почтмейстер стоял над трупом Робера, поплевывая на пальцы, перелистывая документы. Разоренная, с разбитыми дверцами карета клонилась набок — при обыске у нее сломали ось.
— Австриячка нам соврала, — заорал Друэ. «У этого англичанина была жена и дочь — ее светлость Марта Холланд и Элизабет Холланд. Они не могли далеко уйти, найдите их, они тут, где-то в округе!»
— Господи, помоги им, — беспомощно подумала Мария-Антуанетта. Потом их втолкнули в чулан, и дверь захлопнулась. Королева, опустившись на пол, прижала к себе детей: «Луи, Луи, не надо, не надо, я прошу тебя».
Он вытер заплаканное, измученное лицо: «Лучше бы нам всем было умереть, как тому бедняге, Роберу. Простые люди за нас жизнь свою отдают, а мы…, - его губы задрожали. Король, уткнувшись лицом в плечо жены, разрыдался.
— Ночь, — понял Джон. «Уже ночь. Как тепло. Господи, где это я? — он попытался приподняться. Левая часть тела не двигалась, он только и мог, что скрести рукой по соломе. «Робера убили, — вспомнили Джон. «Где их величества, где Марта с Элизой?»
Дверь сарая скрипнула. Он увидел огонек свечи. Жена была в старом, изорванном платье, в разбитых башмаках. Волосы были прикрыты потрепанным чепцом.
Марта опустилась на колени и перекрестилась, увидев его открытые глаза. «Моргни, если ты меня слышишь, — шепнула она. «Элиза в лесу, в безопасности. Драгоценности я в подол платья зашила, мы тут, — Марта горько усмехнулась, — немного пошарили в домах, а платья наши выбросили. Ты можешь идти?»
Он помотал головой. С усилием, чувствуя, как тяжело ворочается во рту язык, Джон промычал: «Нннннн…»
— Там тачка есть, во дворе, я видела, — спокойно сказала Марта. «До границы доберемся»
— Кккк…, - он силился приподняться. Марта, уложив его обратно, вздохнула: «Их в Париж увезли. Меня тут никто не видел, кроме хозяина трактира. Они и внимания не обратили, на то, как я в город зашла».
— Ппппп…, - мычал он, слюна текла по подбородку. «Ннннн…Ггггггг…»
— Нельзя на границу, — Марта нежно вытерла соломой отекшее, искаженное лицо. «Надо в Париж?»
Джон с облегчением закрыл глаза и тяжело выдохнул: «Ооооо…»
— Опасно, — он почувствовал, как нежные пальцы жены пожимают ему руку. «Туда уже сообщили о нас, а в Париже Теодор,
Варенн уже спал, коротко взлаивали собаки. Марта оглянулась. Перекрестившись, поправив рваный холст, что закрывал мужа, она пошла к темнеющему за околицей города лесу.
Маленькая, худая женщина в бедняцком платье, с грязным, усталым лицом, толкавшая перед собой тачку — остановилась перед барьером, перекрывавшим дорогу. Сзади шла босая, в истасканной юбке, девчонка. На востоке, над крышами Варенна, вставал розовый, сияющий рассвет, пели птицы. Офицер Национальной Гвардии зевнул: «Куда в такую рань собралась, тетушка?»
Женщина открыла ладонь и показала ему ракушку. «К святому Иакову идем, — глухо, с простонародным акцентом, ответила она. «Мужа моего паралич разбил. Буду молиться, чтобы он выздоровел, а то куда же нам без кормильца, ваша светлость».
Офицер вспомнил своего брата, кюре, тишину собора, красивое лицо беломраморной Мадонны. Подняв холст, посмотрев на изуродованное гримасой, выпачканное в пыли, лицо мужчины, юноша перекрестился. На заросший светлой щетиной подбородок, из угла искривленного, застывшего рта стекала слюна.
— И дочка с вами? — тихо спросил он, глядя на темный, простой крестик на шее девчонки.
— Немая она, — вздохнула женщина. Девчонка почесала одной босой ногой другую и что-то замычала.
— Да поможет вам Господь, — растроганно сказал офицер, и махнул рукой. Барьер подняли, а он все смотрел им вслед — женщина шла, толкая тачку, девчонка плелась сзади. Юноша вздохнул: «Глаза у них похожи, зеленые, сразу видно — мать и дочь. Вот у кого горе, так горе, а ведь им еще до Испании брести, и все пешком».
— Пока не доберемся до Парижа, — почти не разжимая губ, велела Марта дочери, — и рта не раскрывай. Это я, как хочу, так и говорю, а у тебя акцент столичный, сразу подозревать нас начнут.
Элиза кивнула и неожиданно робко спросила: «Мамочка, а папа выздоровеет?»
— Обязательно, — твердо ответила Марта. Дойдя до развилки дорог, женщина свернула на западную — ту, что вела к Парижу.
Интерлюдия
Париж, январь 1793
Сыпал мелкий, колючий снежок, толпа, что стояла на площади — возбужденно переговаривалась. Маленькая, худая девчонка в старом шерстяном плаще и грубых, растоптанных башмаках шныряла за спинами людей, поднимаясь на цыпочки, глядя на высокий, грубо сколоченный эшафот, — его охраняли солдаты Национальной Гвардии. Поднятое лезвие гильотины поблескивало в лучах низкого, зимнего солнца, что на мгновение вышло из-за туч.
— Что, — добродушно заметил один из санкюлотов, — хочешь посмотреть на то, как Бурбону голову отрубят? Так надо было с родителями приходить, — он показал на семьи, что сидели на телегах, разложив вокруг себя холсты с едой, — люди за полночь стали собираться. Или ты сирота? — ласково спросил он.