Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2
Шрифт:
— Меч Сигмундра, сына Алфа, из рода Эйрика, — серьезно ответил Степа, подняв на деда голубые, в золотистых искорках глаза. «И да поможет нам Бог».
— Поможет, — уверенно сказала Тео, положив руку на рыжие волосы мальчика. «Не плачь, — велела она себе, — ты их весной увидишь. Денег у них достаточно, меха есть, не замерзнут. Мы с Юджинией справимся. Может, — она незаметно посмотрела на бледное лицо невестки, — может, и вышло что, со свидания того. Как мы приедем туда, может, еще внук появится, или внучка».
Она благословила внука и невестку иконой Богородицы. Отдав
Степа обнял бабушек. Федор, отведя невестку в сторону, достал из кармана сюртука старый блокнот: «Петру его передай, мало ли что, — он посмотрел куда-то вдаль, — мне уже семьдесят шесть…, А ему пригодится, понятно, что не сейчас, — Федор усмехнулся, — а потом».
Юджиния посмотрела на легкий, летящий почерк: «Это тот самый, дядя Теодор?»
Он кивнул: «Рука месье Лавуазье». Он перекрестил невестку: «Садитесь. Кучер у вас хороший, — Федор похлопал по плечу пожилого человека, что сидел на козлах, — мы с Василием Антоновичем от Москвы до Кульма вместе дошли. Довезете их до места, — велел он своему бывшему солдату, — и возвращайтесь, Василий Антонович, за нами, — он улыбнулся и привлек жену к себе.
Марта и Питер усадили Юджинию с сыном в экипаж. Тео, тихо, сказала мужу: «И, правда, милый, ничего страшного. Потом доберемся до Лондона. Будем в Брюссель, к Джоанне ездить, с ее детьми возиться. И от Пети у нас еще внуки появятся».
Возок удалялся по набережной Фонтанки к Невскому проспекту. Степа, высунувшись из окошка, махая рукой, все кричал: «Приезжайте! Мы будем ждать!»
Напротив Летнего сада стоял неприметный, с задернутыми шторками экипаж. Бенкендорф посмотрел на окна квартиры Воронцовых-Вельяминовых, на тех, кто стоял у входа, — Марта утешала Тео, а мужчины все глядели вслед карете. Он обернулся к двум неприметным мужчинам в штатском, что сидели напротив него.
— Значит, помните, — сухо сказал Бенкендорф. «Как только месье Кроу и мадам Кроу уезжают во дворец, — вам будет сообщено о точном времени их аудиенции с его величеством, — начинаете, — Бенкендорф поискал слово, — операцию. У вас будет не больше, чем два часа. Не забудьте, — у них, — он кивнул на дом, — есть оружие. Но шума быть не должно».
— Не будет, ваша светлость, — тихо отозвался один из мужчин. Бенкендорф, заставив себя не смотреть на людей, что все еще стояли на набережной, постучал в стенку экипажа: «Трогай!»
Корабль, — изящная, стройная яхта под шведским флагом, — едва покачивался на легкой волне. Утреннее, тихое море золотилось под ранним солнцем. Ставни маленькой каюты были распахнуты. Поль, открыв глаза, вдохнул запах соли: «Хорошо, что мы в Стокгольме всю весну провели. Я хоть под парусом ходить научился. Пригодится».
Они с Джоанной добрались до Швеции в конце марта. Навигация на Балтийском море уже началась. Из Або, на рыбацком боте, они дошли до деревни северней Стокгольма и высадились на берег. Дебора ждала их в столице вместе с мальчиками. Поль вспомнил, как они зашли в большую, уютную квартиру, где пахло пряностями, где весеннее солнце заливало дубовые половицы.
— Все, все, — Поль наклонился и обнял их обоих, — все закончилось, дорогие мои. Сейчас месье и мадам Кроу приедут из Санкт-Петербурга, и мы отправимся домой, в Брюссель.
Когда Дебора увела Джоанну в спальню, — осматривать ее, — Мишель, устроившись рядом с Полем, на диване, вздохнул: «Дядя Поль, спасибо вам, спасибо…, За то, что вы маму спасли».
Поль только усмехнулся: «Не мог же я иначе поступить, милый мой. Я твою маму люблю, и буду любить всегда. Теперь у тебя брат, или сестра появятся, в сентябре, — он поцеловал белокурую голову мальчика, — и будет у нас большая семья.
— Я рад, — Мишель поерзал и прижался к его боку. «Рад, дядя Поль, что так случилось».
В спальне Дебора вымыла руки. Присев на кровать, женщина обняла Джоанну: «Все хорошо. Отдыхай и поправляйся. Шмуэль в Упсале, я устроила ему занятия с университетскими преподавателями. Там евреям жить нельзя, — Дебора вздохнула, — однако на это глаза закрыли. Здешнего короля, — она стала убирать инструменты, — когда-то и дед Шмуэля оперировал, и отец его».
— Шмуэлю же пятнадцать только, — удивилась Джоанна, одеваясь. «Не рано ему в университет?»
Дебора нежно ответила: «Он у меня следующим годом уже на первый курс поступает, в Лейден. Мальчик способный. Хочет заразными болезнями заниматься, тропическими лихорадками…, Из-за отца, — лазоревые глаза погрустнели. Она, устроившись на подоконнике, посмотрела на узкие улочки Гамла Стана.
Джоанна опустилась рядом и взяла красивую, с длинными пальцами руку: «Тебе еще сорока нет, Дебора. Может быть…, - она не закончила. Дебора, распахнув окно, чиркнула кресалом:
— За не еврея замуж я не хочу, а евреев таких, что мне подходят — мало, сама понимаешь.
Подперев подбородок кулаком, женщина, озорно, добавила: «Впрочем, можно и не выходить замуж. Ты сама с Полем так живешь. И ребенок на твою фамилию будет записан. А у меня, — Дебора все смотрела на голубое, весеннее небо, — дети уже не появятся». Она пожала плечами: «Я свободна, делать то, что хочу. Вот и буду. Если тебе интересно, — Дебора внезапно улыбнулась, — приходи, посмотришь, чем я занимаюсь».
Она устроила Джоанне пропуск в королевскую полицию. Джоанна, спустившись вниз, оказалась в облицованном камнем подвале. Дебора, в длинном холщовом переднике, и нарукавниках, с волосами, убранными под косынку, препарировала труп пожилой женщины.
— Задушена, — она показала Джоанне следы пальцев на шее. «Сначала она защищалась, у нее под ногтями кровь и кожа. Ограбление, закончившееся убийством, — грустно заметила Дебора и отдала Джоанне альбом с искусно нарисованными отпечатками пальцев. «Грабитель оставил их на стекле, он порезался, когда убегал. Доктор Пуркинье, в Германии, еще три года назад опубликовал работу, в которой приводит девять наиболее распространенных узоров на пальцах, — Дебора пожала плечами, — однако, их, конечно, не девять, а гораздо больше. Поэтому, пока они ничего не скажут».