Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2

Шульман Нелли

Он прошел к столу и сухо сказал: «Вам будет объявлена воля монарха, позднее. Аудиенция закончена».

Женщина медленно, с усилием встала, зашуршал шелк. Юджиния взглянула ему в лицо: «Будь ты проклят, навечно, ты и потомство твое. До конца дней ваших».

Дверь закрылась. Николай, пожав плечами, взяв перо, стал писать: «Перевести осужденного на вечную каторгу Петра Воронцова-Вельяминова и его жену, Евгению, в сословие крепостных крестьян. Отныне именовать их, — он задумался, — Вороновыми. Также их сына, малолетнего Степана, причислить к сословию крепостных. По прибытии его с матерью на место каторги отца — отдать ребенка в воспитательный дом, где растить под той же фамилией, запрещая,

впрочем, любые сношения с родителями».

— Все равно, — весело заметил Николай, — они долго не протянут. Он промокнул чернила и полюбовался своим красивым почерком.

Он отложил распоряжение. Взяв блокнот, император пометил себе: «Вызвать барона Шиллинга из инженерного училища».

— Наверняка, — подумал Николай, — этот сэр Майкл Кроу за родителями морем явится, так быстрее. Вот и славно. На море часто бывают, — он улыбнулся, — инциденты. А что у нас известно об этом Майкле Кроу? — он быстро нашел донесение из Лондона и невольно вздохнул: «Без телеграфа мы, как без рук. Петр Федорович бы, конечно, его построил, инженер он отменный, но придется подождать. Петр Федорович на свинцовые рудники уехал».

Николай пробежал глазами строчки: «Две недели сюда плыло. Ничего интересного. Родился в Бомбее, от первого брака отца, женат на дочери этой самой мадам Кроу, — вторым браком. Сын, тоже инженер, и малолетняя дочь. Жаль, он сюда семью не привезет, так бы еще и от них избавились. Всегда надо убивать не только волчицу, но и волчат. Вот как маленького Степу, — он бросил взгляд на указ и, растерянно, сказал: «Maman!»

Еще красивая, холеная, в ямочках рука скомкала бумагу. В полутьме блеснули бриллианты на пальцах и Николай, невольно, зажмурился.

— Ты как смеешь! — угрожающе сказала мать, бросив ему в лицо указ. «Ты кто такой, Nicolas, чтобы Россию этой фамилии лишать? Когда Вельяминовы ей служить начали, при Ярославе Мудром, о твоих предках и не слышал никто еще. У них кровь старше, чем твоя, Nicolas, помни это».

— Вы мне не указывайте! — злобно ответил Николай. Мать отвесила ему звонкую, тяжелую, — как в детстве, — пощечину.

— Забыл, как тебя пороли, — она раздула ноздри: «Не зря слухи ходили, что муж мой ублюдок. Свекровь его на стороне нагуляла. Alexandre, он в меня был. Я не зря по прямой линии от франконских королей происхожу, от герцога Конрада Рыжего. Нашей семье почти тысяча лет, Вельяминовы нас чуть младше. Alexandre знал, что такое дворянская честь. Он бы не опустился до мелкой мести. А этот…, - Мария Федоровна вздохнула, и велела сыну: «Сядь, Nicolas. Успокойся».

Она бросила в серебряную корзину для бумаг указ и погладила сына по голове: «Nicolas, нет доблести в том, чтобы ребенка матери лишить. Дитя пятилетнее, пусть еще год при ней побудет. А потом забирай его в кадетский корпус, на казенное попечение, и вырасти достойного слугу престола. Пусть, как ты хотел, Вороновым зовется. Как совершеннолетия он достигнет, так ему фамилию родовую и вернешь. К тому времени он тебя любить станет, как отца своего, — серые глаза матери улыбались. «И так же пусть со всеми их детьми поступают, буде таковые на свет появятся».

— Не появятся, — буркнул Николай, — я запретил этим мерзавцам свидания давать.

— Что ты их в сословие крепостных переводишь, — пожала плечами Мария Федоровна, — то дело твое, я вмешиваться не буду. Однако потомство их не тронь, не зря я по всей империи сирот призреваю. Сирота тебе служить будет, — она нагнулась и поцеловала сына. «Так-то оно умнее, Nicolas».

Мария Федоровна усмехнулась: «А насчет детей, если женщина своего мужа любит, то она найдет лазейку, как с ним встретиться. Так что пиши, пиши, — велела она, — по смерти матери, или по достижении шестилетнего возраста —

мальчиков в кадетский корпус, девочек — в Смольный институт. И дворянства их не лишай, Nicolas. Дворянство есть опора престола, если у тебя слуг не станет, на кого ты опираться собираешься?»

— Такая опора, что ножки трона подпиливает, у меня за спиной, мне не нужна, — недовольно пробормотал царь, окуная перо в чернильницу.

— Их дети, — вздернула бровь Мария Федоровна, — от своих отцов откажутся, и за тобой пойдут, поверь мне.

— Этому Степану пять лет, — пробурчал император, — он помнит, что он Воронцов-Вельяминов. Как его сломать-то?

— Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына своего, — отозвалась Мария Федоровна. Расправив юбки, женщина, присела на ручку кресла, наблюдая за тем, как пишет сын. «Сломают его, не беспокойся, и не таких людей ломали. Пес твой будет, преданный. Так наши предки делали, Nicolas, когда в пажи себе детей вассалов забирали. Собака, что под рукой твоей выросла, на хозяина не бросится. Молодец, — одобрительно сказала ему мать. Прижав к своей пышной груди светловолосую голову, она шепнула: «А что с остальными в их семье делать, с взрослыми, ты сам решай. И разреши тем женам, что прошения подадут, в Сибирь отправиться. Чем скорее обо всем этом, — Мария Федоровна повела рукой в воздухе, — забудут, тем лучше. С глаз долой, как говорится, из сердца вон».

Она поднялась. Уже подойдя к двери, внимательно всмотревшись в ковер, мать добавила: «Ты к жене поезжай, в Царское Село, лето на дворе. С детьми побудь. Все равно здесь, — Мария Федоровна вдохнула запах жасмина, — убрать надо, проветрить…»

Вдовствующая императрица наступила на рыжий волос, что лежал рядом с ее атласной туфлей. Неслышно, легко двигаясь, она вышла.

Николай усмехнулся: «Права матушка, конечно. Разумный правитель так и поступит. А что касается родителей Петра Федоровича, то сына они более не увидят, и внука тоже». Он встал, прошелся по кабинету, и хмыкнул: «И верно, воздух какой-то спертый. Поеду в Царское Село, с мальчиком повожусь, а как этот Кроу появится, меня известят».

Император отдернул шторы. Распахнув окно, он вдохнул свежий ветер с Невы.

В будуаре княгини Трубецкой, по креслам, были разложены платья — стопками. «Шелк не бери, — твердо сказала Юджиния, стоя со списком в руке. «Он там ни к чему совсем, только шерсть, сукно…, Чем крепче и проще будут вещи, тем лучше. Тебе легче, — она вздохнула, — у тебя детей нет, а у меня еще Степушки хозяйство, книги его…»

— Теперь, наверное, и детей не будет, — горько сказала Трубецкая, просматривая список. «Я его перепишу и другим дамам передам, все очень толково, — она внезапно опустилась в кресло. Юджиния, присев рядом, взяла ее за руку: «Ерунда, Катишь. Свидание всегда устроить можно, поверь мне. Тем более там, — она указала за окно. «От денег еще никто не отказывался. Так что родишь, — она прижалась щекой к щеке подруги: «Родишь. Не в первый год, конечно. Пока там строгости будут, а потом все на лад пойдет».

— Александрин Муравьева детей свекрови оставляет, — сказала княгиня Трубецкая, — одна едет.

— Не хочу я Степу отца лишать, — Юджиния вздохнула, — тем более свекры мои сами туда собираются, следующим годом. Все веселее.

Трубецкая поднялась. Разлив чай, женщина так и застыла с серебряным чайником в руках: «Эжени, как же это будет?»

— Я тебе показывала, на карте, — Юджиния пожала стройными плечами, — родственница моя, герцогиня Экзетер, за мужем глушь поехала, на землю ван Димена. Там язычники, дикари. Она школу там устроила, для туземцев, сына тем годом родила…, А, как она замуж вышла, ей семнадцать было. Мы взрослые женщины, справимся.