Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Антология

Колау Чернявский

Удине

Со старой гравюры

И Удине, и Пьяцца Контарена. Шатры купцов цыганские на ней. На площади – латинская арена, – Смиряют резвых, бьющихся коней. Здесь лавочник, на нищего похожий. Как римлянка, просящий величав. Ему подать склоняется прохожий, А он сидит, надменно замолчав. Над чашею фонтана, сенью лоджий Крылатый лев на острие меча Напоминает нам столицу дожей, Как отблеском далекого луча. И в плесени, как в черни горностая, Тая убранство белое свое, Венеция румяно золотая, Жеманная, желанная встает.

Игорь Чиннов

«Задуматься, забыться, замечтаться…»

Задуматься,

забыться, замечтаться, Заслушаться ночной тоски. Венеция, весна, и ночь, и пьяцца. Вот – хризантемы, видишь – орхидеи (Обрывки дыма и туман). Что ж, посидим, друг другу руки грея. Нет, волшебство едва ли возвратится. От лунных чар болят виски (Платить по счету: кьянти, асти, пицца). И мы идем, и в луже грязной роза, А музыка один обман, Как постаревшая Принцесса Греза.

«И по Дворцу венецианских дожей…»

И по Дворцу венецианских дожей, Среди парчи и бархатов кровавых, Мечей, кинжалов, воинов суровых, Я шел, не воин – беженец, прохожий, И щерился Отелло темнокожий, Испытанный в воинственных забавах. В тяжелой мрачности Эскориала, Где ожидалась дивная победа, Плыла Непобедимая Армада (Она непоправимо затонула) — И здание суровое дрожало От грозных кликов смертного парада. И тот миланский грузный замок Сфорца. Как много битв, и стонов, и проклятий! (Там со Христом, убитым, Богоматерь — Работа Микеланджело – и Смерти.) …Я слушал кровь слабеющего сердца, Беглец, усталый от кровопролитий.

Георгий Чулков

Сон в Венеции

Per occulta virt`u che da lei mosse, D’antico amor senti la gran potenza. Dante

Венеция прекрасная! Святого Марка возлюбленная дочь! Я ночью дивною тебя увидел — Каналы томные, волшебные дворцы… И траур гондолы, И сон твоих лагун, И звон твоих часов на башне — Весь мир твой стал понятен мне. И сказка древняя казалась мне вчерашней былью: И вновь с зеленым морем дож венчался твой; В палаццо Тинторетто вновь писал Плафоны пышные; Фасады прокураций венчались розами; А там, на пьяцце белой, Восточную колонну, с львом крылатым Марка, Надменно ставила, как дар богатый, Толпа венецианцев… Яркий сон веков! Великолепная Венеция! Твоей одежды коснуться жаркими устами, — Тайной страстью питая сердце, Тайную надежду лелея, Что будет миг — И нагота священной плоти откроется, И ты на ложе золотом томиться будешь В знойной новой неге. Так верить… Боже! И ночью, в час свиданья, К палаццо дожей Робко, тихо прийти и ждать. И там, внутри, по темным коридорам, искать тебя, И шорохам внимать пугливо; Стыдливую любовь сменить безумствами; И влагу страсти пить… Так снилось мне. Но сны пришли иные. Морей зеленых диво! Венеция! Прости! Родных полей я чую тишину… И вновь я ваш, желтеющие нивы! И вы, леса… Кровь ранней осени на бледных листьях ваших Милее мне, чем царственный и пышный багрянец Красавицы заморской. Странная Россия! Твою я песню слышу. Сердце верит песне… Чудесней мир вокруг: Ты улыбнулась мне таинственной улыбкой; Стан твой нежно-гибкий склонился над криницей; Вон дикой вереницей проплыли журавли; Вон в небе облак сизый… Как зыбок путь мой! Пусть… Люблю…

Венеция

Как близко та, чье имя тайна! Как близок мой последний день… Но вот, я знаю, неслучайно Венеции мне снится тень. То тихий плеск ее лагуны, То пьяццы блеск и белый свет, Лепечут, шепчут нежно струны, И лепет их – любовный бред. Она, закутанная в шали, А он? Не я ли этот он? И в сердце страсти и печали Смешал венецианский сон. Так этот мир – как берег Леты — Очарования и сны: Любви таинственной обеты, Дыханье неземной весны. И тишина – как укоризна Хмельной душе – во мне поет: Узнай, поэт, твоя отчизна У берегов Летейских вод. 8

февраля 1920 г.

Воспоминание

Венеция почила в тихом сне, И тихий лепет струн – как шепот сонный, — И лунный свет подобен пелене, Раскинутой над ночью благовонной… Таинственная! Ты – со мной вдвоем — Нам суждено изведать страх забвенья. И кажется, что вот сейчас умрем От нежного, как сон, прикосновенья…

Ада Чумаченко

Венеция

Какой Венецией, – смотри! Москва прикинулась сегодня. На поле розовой зари Мосток, как брошенная сходня, И зыбко пляшут фонари В разливах темных луж сегодня. И вечер в зеркале канав, Совсем как в зеркале лагуны, Считает, крылья разметав, Огней натянутые струны И смотрит в зыбкий блеск канав, Совсем как в зеркало лагуны. А здесь, под аркой, у ворот, В платке, накинутом на плечи, Весна, как девушка, поет, Поет и ждет желанной встречи, А ветер ей целует рот, И шаль с волос ползет на плечи… 1925 г.

Николай Шатров

«Я положил себе за правило…»

Я положил себе за правило: Не вмешиваться ни во что! Хотя б всю землю окровавило, Лишь полы подколю пальто. Земля… Приветствую конец ее, Чуть шляпу приподняв на миг. Моя любовница – Венеция! Бог к Адриатике приник. Любыми прохожу каналами, Дробящими кристалл звезды. За всеми флагами линялыми Цветут подводные сады. Где музыка (не ваша грузная) Хрустальной люстрою звенит. А люстры светятся медузами, Всплывая во дворцах в зенит. Я встречусь, наконец, не с жалкими Рабынями ночных минут, Холоднокровными русалками, Что так позорно к людям льнут. Но, переполненный терпением, Не зная в вечности преград, Усну, завороженный пением Душ, ввергнутых страстями в Ад.

Дмитрий Шаховской

Венеция

Страна, где голуби некрылы, А сторожит их пленный лев, С брегов младенческого Нила На крыльях тяжких прилетев, — Я мерно плыл в твоем канале, Когда у узкого крыльца Mеня, в гондолах двух, нагнали Четыpе маски… Их лица Лицом нагим не привлекая, Следить я начал скорый ход Гондол упругих. Так за Каем, Вдруг, Кая легкая идет. Гондолы шли… У поворота (Опять у узкого крыльца) Мелькнуло в черных лицах что-то — Без глаз, без света, без лица. Приостановлен в созерцаньи, Поэму новую творя, — Я бросил взор на тихий, ранний Лимонный отсвет фонаря. И там увидел, что пустое Вокруг и – мертвое лицо; Нет ни поэтов, ни героев, — Ни бесноватых, ни слепцов, — Одни лишь хладные провалы, Провалы вниз, провалы вдоль, На гондольерах, на каналах, На буквах огненных: «Бристоль».

Георгий Шенгели

«В голубом эфира поле…»

В голубом эфира поле Ходит Веспер золотой. Старый дож плывет в гондоле С догарессой молодой. Догаресса молодая [577] , Призадумавшись, глядит, Как звезда любви, играя, Мутны волны золотит. Глянул дож и поникает, Думой сумрачной томим: Ах, опять красой сверкает Тот патриций перед ним, Тот прелестник и повеса… Вдруг донесся дальний крик, И пугливо догаресса Обратила бледный лик. Молвил дож, помедлив мало, Указуя на волну: – «То спустили в глубь канала Долг забывшую жену». Догаресса поневоле Прикрывает взор живой. В голубом эфира поле Никнет Веспер золотой. 1925 г.

577

Первые пять стихов принадлежат Пушкину. (Прим. автора.)