Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Антология

Лидия Чарская

Дож и Адриатика

Синь небес… Лучи восхода, Клики праздного народа… И цветы… цветы! Сколько красок, жизни, света, Сколько радости, привета, Блеска красоты! Слышны сладостные звуки — Чьи-то трепетные руки Струны шевелят. Всюду говор, оживленье… Лодки в праздничном смятенье По морю скользят. Под жемчужною фатою, Вся покорная прибою Голубых валов, Ждет невеста, замирая, Южным солнцем залитая, Ждет у берегов. Папа дожа Себастьяна С дщерью мощной океана Обручить решил. Чтоб над бездною морскою Как

над верною женою Человек царил… Вот зачем венециане, Горожанки, горожане К морю собрались. Разукрашены гондолы, Сладкозвучные виолы Нежно раздались. В лодке, розами увитой, Дож Циани именитый С музыкой плывет. Отпрыск царственного рода, На глазах всего народа Себастьян встает. Перстень с папскою буллою Высоко над головою Поднимает он. Кротко море голубое, Притаилось не живое… Стих виолы звон. В знак покорности стихии Дож алмазы дорогие Морю отдает. И бросает перстень в волны, Что порою злобы полны, Так страшат народ. И опять виолы сладкой Звуки слышатся украдкой В славу красоты. И горят лучи восхода… Громче возгласы народа… И цветы… цветы…

Степан Чахотин

«Мне снится вновь и призрачность каналов…»

Мне снится вновь и призрачность каналов, И тихая печаль гондол, И дружный звон изысканных бокалов, И убранный цветами стол. Я помню: в спальне – старая икона, В гостиной – бабушкин портрет. А у раскрытого, в цветах, балкона Знакомый стройный силуэт. Я легкий жест руки надменной знаю, Печаль в улыбке узнаю. Вновь сладкие часы переживаю, Вновь яд воспоминаний пью. Усталым золотом лучи заката Венчают купол и портал. Под поцелуем алого граната Амур влюбленный задремал. Но в небесах, лагуной отраженных, Являет лик мне свой любовь. Как эхо дней забытых, отдаленных, — Венеция мне снится вновь.

«Позднею ночью, при белой луне…»

Позднею ночью, при белой луне, Лик твой, Венеция, нравится мне. Мрачный и ветхий каналов убор Тайной столетий чарует мой взор. В окна покинутых, гордых дворцов Призраки смотрят, и слышен их зов. И по балконам, крестам, куполам, Звонким ступеням и сонным мостам Тени и вздохи чуть внятно скользят, Шепотом мне о любви говорят. Музыка грустных и пламенных слов С масок снимает оковы веков. Музыке смерти мне сладко внимать. Мертвых любовь я желаю узнать. Много ночей напролет я не сплю. Призраки! призраки! вас лишь люблю.

«Кружится сладко голова…»

Кружится сладко голова. Ясней пылает ум. Идут беспечные слова Навстречу вместо дум. Играет искрами вино. Звеня, пьянит бокал. «Откроем, Арлекин, окно На темный наш канал. Смотрите, тишина кругом… Как сонный страж, – луна. Лагуна томным, лунным сном И негою полна. Умолкло эхо серенад, Толпы нарядной гул. Осенней влагой дышет сад, В саду Амур уснул». «– О, маска! я не Арлекин. Я – тень забытых снов. Из снежных голубых равнин На твой пришел я зов». «От вас исходит свет луча» — В ответ раздался смех. Коснулись две руки плеча. И бог любви утех В саду проснулся и стрелой Два сердца вмиг пронзил. Дыханьем, пламенной игрой Он двух соединил. Идут бессвязные слова. В тумане алом ум. Кружится сладко голова, А в сердце странный шум.

«Тобою я не встречен…»

Тобою я не встречен. Сжимает сердце жуть. Я весел был, беспечен… Теперь пустынен путь. Плывут ночные тени. Летают злые сны. Ночь, полная сомнений, Без звезд и без луны! Над водами лагуны Туман повис седой. Натянутые струны Нарушат ли покой? Встают и где-то тают Старинные мосты, И страхи замирают Во мраке пустоты. Гондола к дальней цели Ни медлит, ни спешит. О сердце, не во сне ли Тоска

меня томит? Ответ я слышу ясный: – Ты к пристани причаль, Твой путь, как ночь, опасный Сулит одну печаль. Венеция, лето 1911 г.

«Miracoli! с высокого дворца…»

Miracoli! с высокого дворца, Из окон я библиотеки Твой вижу силуэт, как тень лица, Уснувшего, любя, навеки. И мост, и призрачный канал, Молитвы старых колоколен, И ряд пустынных, сонных зал, Где я брожу, любовью болен. Колонны, мраморный балкон, Молчат аккорды клавесина. Вот маска, веер и роброн, Часы – у черного камина. Портреты предков и дожей, Парчи великолепной складки, Старинных кружев, фонарей И люстры бронзовой остатки… Всё это жило для любви, Дыша канцонами и страстью. Miracoli! в моей крови Почти уж нет ее, к несчастью…

«Последний день приходит карнавала…»

Последний день приходит карнавала, Я с каждым часом становлюсь грустней, Любовь меня к балкону приковала, Любовь меня пытает много дней. В вечернем небе зарево пожара. Последний луч на мраморе дворцов. Я сердцем жду безропотно удара И слышу тихий и упорный зов. Гондолы след – серебряная лента, С лиловой шляпы улетает <sic!> вуаль. Как вор, урочного я жду момента, Как страж, свой взор я устремляю вдаль. Но нет и нет! тревожней миг за мигом! Пишу письмо, безумное, как бред, Начало лжи, таинственным интригам, Предчувствие возможных близких бед. Последняя, в объятьях карнавала, Нисходит ночь, на ухо шепчет мне: «Вынь роковой любви из сердца жало, Чтоб не гореть на медленном огне». Но я отверг совет. Смеясь и плача, Я принял вызов смелый и слепой. Победа ли, позор ли, неудача? — Мне все равно: молясь, вступлю я в бой. Венеция

«Опять в palazzo Morosini…»

Опять в palazzo Morosini, По темной лестнице, за мной, В плаще и в маске, бледно-синий Восходит тихо призрак твой! Тяжелый ключ имеет каждый. В замкe старинном ржавый звук В глухую полночь слышен дважды, Как эхо в сердце, полном мук. Твой звонкий шаг в просторных залах Почти сливается с моим. Свинец в плечах, в ногах усталых, И жест руки неуловим. Идем туда: к последней двери. Я приглашаю. Я зову. В любовь, как в грех прекрасный, верю, Любя во сне, как наяву… Вот кресло и камин. Я сяду На мраморном полу у ног Того, кто дал мне выпить яду, Кто был со мной суров и строг. Мне слов не надо. Не забуду Святых и пламенных речей, Звучавших раз в угоду чуду, Исторгших слезы из очей. Позволь обнять твои колени. Склонись, о предок мой, ко мне… Соединятся наши тени В последней, вечной Тишине. Венеция, осень 1912 г.

Венеция

Лагуна спит. В лучах заката Висят недвижно паруса И цепью золотых дукатов Дворцов сверкает полоса. Скользит бесшумная гондола, Качаясь мерно в такт весла, Бренчит, поет вдали мандола. Без меры город, без числа… Люблю, Венеция, твой облик, Твоих каналов аромат, Гортанный гондольера окрик, Забытый у палаццо сад. Твоих старинных закоулков Замысловатый лабиринт, Мостов, каналов, переулков, Зеленных лавок, бочек вин… Оторван здесь от жизни были, Умчавшись сотни лет назад, Я розово-душистой пыли Веков вдыхаю аромат. 1925

Федор Червинский

В Венеции

Будут мне грезиться многие годы Узких каналов зеленые воды, Мрамор твоих почерневших дворцов, Тихого Лидо пески золотые, Теплого моря валы голубые, Белые крылья его парусов… Будут мне грезиться многие годы В серых туманах отчизны моей Старой темницы подземные своды Рядом с волшебным дворцом палачей, Песни вечерние в гондолах сонных Под светозарным покровом небес, Куполы храмов, в водах отраженных, Мачт отдаленных желтеющий лес… Многие годы, о, многие годы, В серых туманах отчизны скорбя, Буду я жаждать, как узник – свободы, Снова увидеть тебя…