Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Антология

Валентин Сонгайлло

Баркаролла (песнь венецианских лодочников)

Над пучиной морской Тихо блещет луна… Ночь волшебства полна, И незыблем покой. Над волной голубой Тихо лодка скользит, — Гондольер молодой Одинок в ней сидит. Он нахмурил чело, Затуманился взор… «Что, иль жить тяжело, Или давит простор? Или сердце в груди Стало биться сильней, Или нету пути К сердцу милой твоей?» Гондольер тут запел… По сребристым водам Песни звук полетел, Эхо вторит мечтам. Песнь его не сложна, Песнь не блещет красой, Тихой грусти полна, Обливаясь слезой. Баркароллы слова Нежной страстью звучат, Как морская волна Над пучиной кипят. «Где то донна моя, Что в гондоле катал, Точно птица летя Через спящий канал. Ночь

была как сейчас: Тот же звезд хоровод, Тот же вечера час Усыплял говор вод. И она предо мной Как богиня сидит, И небесной красой Образ дивный блестит. Цвет златистых кудрей И при звездах горит, Блеск прелестных очей Легкой дымкой покрыт. Как немой я сижу, Очарован я ей И очей не свожу С девы чудной моей. А гондола, скользя, Мчаться вдаль не спешит; Точно счастье деля, Миг свидания длит. Как ни силюсь тянуть Час любви дорогой, Но окончен наш путь, Этот путь роковой. И с тех пор в час ночной Выезжаю сюда, И мечтаю о той, Кто ушла без следа». А над гладью морской Так же светит луна, — Ночь волшебства полна И незыблем покой.

А. Степной

На венецианском канале

Воды тихого канала Чуть-чуть плещут о ступени, Тишиною всюду веет, Всюду нега, много лени. Не звенят напевно весла — Днем гондолы без работы — И пока царят повсюду Повседневные заботы. Но на миг венецианка Замерла в мечтах мятежных, Позабыла труд докучный С рядом скорбей неизбежных. В каждом сердце – тайна жизни, В каждом сердце есть загадка. И к любимому, быть может, Грезы рвутся с негой сладкой. Может быть… А гладь канала Дремлет тихо и спокойно, Воздух солнечный и жгучий Обвевает тело знойно…

Виктор Стражев

«Мерной зыбью закачала…»

Мерной зыбью закачала В черной гондоле волна. В глуби сонного канала Тихо плещется луна. Спит Ca d’Oro. Трепет лунный Лег на мрамор кружевной. За Риальто – рокот струнный, На пьяцетте – гул ночной. А над гондолой – сверканье Белоснежного крыла. – Милый! Милый! – И молчанье… Плеск размеренный весла. Вся укрыта шалью черной. Вся – как тихая свеча. Сердце клонится покорно… Очи страсти – два меча. Слов не надо. Вся – во взоре. Тишина души хрупка. – Дальше! К Лидо! – Близко море. И плывут, плывут века. Firenze, 8 июля 1907 г. Москва, 19 июля

Венецианские ночи

Едва Гигантов звон чугунный Замрет, на piazza, в вышине — Как снова полночь в зыби лунной Струит свой яд – и горе мне! Я жду в томленьи необорном И тот же ясно вижу сон… – – — Идет, идет, под маской, в черном, Она идет из-за колонн. Дает мне – тайно – знак условный. Проходит. Ждет. И мы – идем. Украдкой – поцелуй бескровный… Piazzetta. Гондола. Плывем. Опять колышет веер звездный Волну и черную любовь. И мы плывем – плывем над бездной, И сердце слышит – смерть и кровь! Глядит безумными глазами Ее безумная мольба. И гондольер стоит над нами, И нем, и властен, как судьба. Как гробы – мертвые palazzo. Канал – в забвенье вечный путь. О, сладко, сладко целоваться И тихо никнуть к ней на грудь! — «Скорей! скорей!» В железной дверце Ключа чуть звучен легкий щелк. «О милый! милый!» Слышу в сердце Ее шуршащий черный шелк. Ступени. Зал. И лунных прядей В холодном мраморе игра. Подвески люстр горят в мириаде Лучистых искр из серебра. Опять! «О, нет! не бойся, милый!» В пустынном зале – черный гроб. Целует нежно и уныло Луна высокий строгий лоб. В груди – я вижу ясно-ясно! — Мерцает сталью рукоять. И он, мертвец, одетый в красном, Он дышит, медленно… опять! «О, нет! его не бойся, милый! Он будет мертвым до утра». Влечет. Нейти за ней – нет силы! А в белом мраморе игра. И холодней, чем мрамор белый, Ее влекущая рука. Пылай, мой сон оледенелый! Сжигай, ты, смертная тоска! — За дверью – спальня, в черном крепе. В окне – луна и тишина. И тишина душна, как в склепе. И смерть со страстью сплетена. Ах, знаю: вновь не снимут маски Любовь и тайна до утра! И вновь в холодном теле ласки Как пламя ярое костра. Ах, знаю! знаю! длится то же, И сердце слышит – смерть и кровь. На пышном красном лунном ложе Пылает черная любовь. А рядом, в зале, за стеною, В гробу, и в красном – он, мертвец. «Нет! нет! Не встанет под луною!» И смутно брезжит наконец! Но лишь последнему объятью Я отдаю последний стон — В дверях, с погрудной рукоятью, Стоит – из гроба красный сон! О, кто-то слышит, верно, где-то Тогда двойной мгновенный крик! – – — Лежу. На piazza. Муть рассвета. День подымает синий лик. 2–28 декабря 1910 г.

Василий

Сумбатов

Венецийский вечер

Золотой Буцентавр зари Затонул среди синей лагуны. В древний колокол бьют звонари. Волны шепчут старинные руны. Много дожеских перстней на дно Встарь упало в лагунном просторе, Но теперь овдовело давно Венецийское яркое море. А на набережной толпа Наслаждается вечером ясным, Для былого глуха и слепа, К сказу волн, как всегда, безучастна. Все пропитано солнцем кругом, — От прогретого мрамора жарко. Голубиная стая ковром Застелила всю площадь Сан-Марко, — Подвижной сине-сизый узор С серебристо-зеленым налетом, Резкий звук – и взметнулся ковер Настоящим ковром-самолетом. Снова бронзовые звонари В старый колокол бьют молотками. Засветились вокруг фонари, Поползли по воде светляками. Под колоннами – музыки гул, Там все гуще толпа засновала. Яркий месяц на площадь взглянул, Будто выплыл с Большого канала, Ярче, выше, – и, вот, по углам, Посинев, разбегаются тени, Луч скользит по крутым куполам И считает у лестниц ступени. Все зажег его пристальный взгляд — Колокольню, узоры порталов, Черных гондол у пристани ряд И столбы разноцветных причалов. Раззолочен и рассеребрен Весь дворец ослепительных дожей… Этот вечер запомню, как сон — На волшебную сказку похожий!

Голуби Св. Марка

Голуби, голуби, голуби — На золоченых конях, В нишах, на мраморном желобе, На капительных цветах, И на задумчивом ангеле, И у святых на главах И на раскрытом Евангелии У нимбоносного льва. К щедрому корму приучены, Тысячи птиц на заре Носятся сизыми тучами, Будто в воздушной игре. Днем они ждут подаяния От венецийских гостей, Вьются вкруг них с воркованием, Зерна клюют из горстей. К ночи на крыши соборные, В ниши и на фонари, На балюстрады узорные Сядут до новой зари. Сизые, тихие, чинные, Спят среди мраморных снов, Как изваянья старинные На архитравах дворцов.

Мост вздохов

Как мрачен в кровавом закате Тяжелый тюремный карниз! Мост вздохов, молитв и проклятий Над черным каналом повис. Налево – дворец лучезарный, Ряды раззолоченных зал, — В них где-то таился коварный Всесильный паук – Трибунал; Под крышей свинцовой направо — Ряд каменных узких мешков… От блеска, почета и славы До гибели – двадцать шагов.

Алексей Сурков

Венеция

Крылатый лев Сан-Марко с высоты Кивает нам кудлатой головой. Здесь Каналетто старые холсты Бледнеют перед красотой живой. Венеция все та же до сих пор — Вместилище находок и чудес. Палаццо дожей, сказочный собор, Гондолы, чайки, мачт ажурный лес. У горизонта силуэты шхун За маревом осеннего тепла. И малахитовая гладь лагун Лучистее муранского стекла. Где прикрывает старый особняк Канала своенравный поворот, Старик Гольдони над толпой гуляк Кривит улыбкой тонкогубый рот. Тут в самый раз и размечтаться мне б. Но возле свай, реальные вполне, Огрызки яблок и зеленый хлеб Качаются в лазурной глубине. Тут унестись бы в высь подзвездных сфер. Но, распознав мою страну и род, «Бандьера росса» юный гондольер Под скрип весла вполголоса поет. Венеция! Как в пору дожей, ты Живешь под плеск волны и скрип весла, Но жизнь уже на старые холсты Мазки иной эпохи нанесла. Прошли века. Еще пойдут века. И нас столкнут в водоворот года. Но в море у подножья маяка Для наших внуков будет петь вода.

П. Тайна

Венеция

Ах, не во сне же это было! Минуя спящие palazzo, Гондола тихая скользила… И я глядел – глазам не верил! ……………………………………… На воде огней цветы… Очарован… в созерцаньи… Чую тайну красоты, Тайну чую я в молчаньи! ……………………………………… Тьма голубая над сонной водою… Мерцание звезд золотистых надо мною… Тихие воды… Огни по агату змеятся… Хочется плакать и хочется страстно смеяться!

Михаил Тамаров

«Ты помнишь, как плыли в гондоле с тобою…»

Ты помнишь, как плыли в гондоле с тобою По сонной лагуне… Как в зеркале вод Купалися звезды волшебной толпою, И мнилось, что неба под нами был свод. Подернуты дымкой тумана эфирной Виднелись вдали силуэты дворцов И будто, объятые дремою мирной, Шептали о жизни минувших веков… Мы тихо скользили, в немом упоеньи Любуясь игрой серебристой волны… И в этом неясном, но чудном волненьи Мы были блаженства и счастья полны… Ты помнишь, как вдруг над водами лагуны, Спокойно блиставшей своей красотой, Раздалися звуки… Как нежные струны Сливалися с песней в аккорд неземной… Ты помнишь ли эти волшебные звуки И песнь бесконечной, безумной любви?.. В ней слышалось счастье, блаженство и муки, И трепет страстей, и волненье в крови. В них слышались светлые, юные грезы, Надежда и вера в грядущие дни… И звуки той песни в нас вызвали слезы — Так были правдивы и страстны они. С последним аккордом замолкнули струны… Уж звезды бледнели пред светом зари… А мы не спешили покинуть лагуны, Как будто все слушали песню любви.