Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Антология

Анатолий Секретев

Венеция

Посв. Поэту – Георгию Иванову

Дочь Адриатики златая, Печально видеть Твой закат, Волнующая неземная, Первоплощенный Мифов Град… Венеция – Ты, как Старушка, В морщинах, с прошлой Красотой! Турист – Ей милостиво в кружку Бросает грош, как «золотой»… О, Ты, красавица былая, Отвергнешь, в гневе, дар грошей! В канал зеленый, умирая, Сойдешь, рыдая, Тень Дожжей… Турист. О, Варвары-Столетья! Души Твоей далек, как он. Один Поэт лишь в Лихолетье, С Тобой узрит минутный Сон… 1971

Н. Селиванов

Венеция

Дремлет Лев святого Марка И царица моря спит А. Фет

Спит мертвым сном жемчужина морей, О прошлых славных днях храня воспоминанье. Но и в развалинах полна так обаянья, Что оторвать от них я не могу очей. В седое прошлое волной воображенья Я унесен. Мне мнится, что в окне Дворца забытого я вижу привиденье: В уборах дорогих, в узорчатой парче Стоит красавица с кудрями золотыми И грустно смотрит в даль очами голубыми, И жадно слушает, как плачет серенада Ей в клетке золотой – и мука, и отрада.

Александр Семенов-Тян-Шанский

Венецианские

строфы

I. 1. И вдруг Венеция! Она, Вся как невеста убрана, Предстала мне в красе венчальной, И в глади вод своей зеркальной, В красе той радостно-печальной Она была отражена. 2. И отражалась, и двоилась, И то являлась, то таилась. Да кто она? И сон, и явь… Мудрец, ты мудрость здесь оставь, Земные строки переплавь, Что есть, что будет… здесь свершилось. 3. Гляди – лагуна будто спит, Томясь в былом и в небывалом, И отливает, и горит, То перламутром, то опалом, И солнце чуть лучом усталым Ее воскрылья золотит. 4. Туда, туда к далеким зорям Тут отходили корабли, Туда… не видно их за морем, И возвращались и несли Добычу для своей земли Чужим уплаченную горем. 5. Давно под сводами дворцов Умолкли струны, отзвенели И звоны чаш, и глас певцов И нет там кованых ларцов Для самоцветных ожерелий. 6. Умчалась празднеств вереница, Едва найдешь их легкий след, Но дивный Праздник длится, длится… Ты – Адриатики Царица, Ты – Праздник тот, другого нет. 7. Над зачарованным каналом Дворцы торжественным хоралом Здесь воздымаются, зовут Все к новым встречам и причалам. Не здесь ли камни вопиют? 8. Красуйся, зодчества держава! Здесь власть твоя легка, светла, Здесь из причудливого сплава Камней, металла и стекла Творцу возносится хвала; Ему хвала и слава, слава; 9. Зане, что славе той причастный И человек и раб и тварь От века призван Им, как царь Творить свободно, самовластно; И вот искусства на алтарь Несет он жертвы ежечасно. 10. Но, бедный путник, ты затерян — Доколе здесь тебе бродить? Красы той пестрой не испить… Иди, не бойся, город верен Творцу, что дал ему здесь быть, Он весь молитвою измерен. 11. Твой взор блуждает здесь не тщетно, Очарований новых ждет; От храма к храму незаметно Тебя здесь верный путь ведет. 12. Сосредоточие строений, Сосредоточие души, Здесь каждый храм взимает пени С разнообразных впечатлений; В его торжественной тиши И ты, о путник, заглуши Огни разнузданных стремлений — 13. Иль всех соедини в одно Молитвой дышащее пламя… Так все вокруг – здесь в каждом храме Каналы, площади с дворцами, Гляди – воссоединено И к небу вдруг вознесено. 14. Колонны все возносят ввысь, А выше, видишь, вознеслись Там куполы над куполами И крест над ними и над нами. Какая высь!.. Перекрестись!.. 15. Благословенная минута! Жалеть ли, что порвалась круто Дворцов прибрежная кайма И встал в пространстве разомкнутом Марии храм della Salute, Ведь Ею попрана чума? 16. Как позолоченный цветок, Что с неба брошен в мир наш грешный, Сияет Марк красою вешней, Пасхальной радостью утешной, Но там внутри он тих и строг. 17. Внутри священная дремота, Внутри святая позолота Вечерней гаснущей зари, Свечей зажженных янтари И мед молитв и слез без счета Веками собранных, что в соты. 18. Но полно, Муза, не перечь, Пора закончить нашу речь. Не мы одни – другие вправе Пером и кистью право править И могут лучше нас сберечь, Что в сердце нам дано прославить, 19. Печаль и прелесть увяданья В надежде скорого свиданья… Рассвет, а в нем уже прощанье, Закат, а в нем иной рассвет, Противоречий сочетанье, Былых веков безлетний след И скрытой вечности сиянье. 20. Давно то Гуарди усмотрел И Тернер то запечатлел, Воздушным светом упоенный, А ныне Вейдле то воспел В стихах и прозе просветленной. 21. Да, много тех, кто здесь бродил, Пером и кистию водил, Чьи стих и кисть здесь просияли, Красы Венеции лобзали, Кто радость пил в ее печали И с нею радуясь грустил. II. 1. Довольно, Муза, не перечь!.. Но ты, ослушница поэтов, Уже со мной на вапоретто… Куда же хочешь ты увлечь? Причал! Ужели остров этот? Тут бы охотнику залечь Стрелять по уткам в час рассвета… 2. Полуболото, полулуг, Кусты, кусты, а там осока, Ну что ж – идем… Пришли и вдруг, Как на дворе, в траве… вот сбоку Гляди – как будто полукруг Какой-то церкви невысокой. 3. Все просто в ней. О кроткий зов Былых, совсем иных веков; Колонны тонкие, как свечи, Над ними кровля в поперечьи Из черепиц, как у домов; Чуть выше выступы, что плечи, И снова черепичный кров… 4. Еще повыше выступ строгий… Но разве может мой убогий, Мой робкий стих то передать, Как этот купол смог пологий Едва приметно увенчать И будто неба свод обнять. 5. Вот этот розовато-серый Из кирпича сложенный храм? В нем все повымерено верой, И мера стала верой там, То вера в мир, то вера в меру И в то, что Бог снисходит к нам. 6. Здесь так же просто, и мгновенно Как перед нами вдруг возник Ты – милый Божий дом смиренный, Что некий гений безыменный В честь Santa Foska здесь воздвиг. 7. Но мы уж рядом в базилике — Таких не много на земле; Святых торжественные лики, А за престолом – погляди-ка — Что угли в тлеющей золе Сиянье неба в полумгле! 8. Ведь это небо не простое, Не голубое – золотое, То вечность золотом горит — И в небе том высоко стоя На нас Владычица глядит. 9. О добрый путник незнакомый, Остановись, смирись, застынь, Вглядись в одежды этой синь И взглядом взгляд тот не покинь — В нем тайн предвечных водоемы. III. 1. Тут подошел ко мне один Приличный очень господин, Искусствовед, знаток отменный И Византии паладин… Как проповедник вдохновенный Хвалил он этот храм бесценный. 2. Он говорил мне, что одна Мадонна эта, что видна На этом небе золоченом, Ему дороже, чем милльоны Сокровищ разных, чем полна Венеция и чем славна. 3. «Здесь дух, тут святость, здесь святое, А там лишь плоть и все такое, Чем приукрасить, чем облечь Хотят все бренное, пустое… Все это можно даже сжечь, Уничтожению обречь…» 4. Люблю внимать Савонаролам, И этот новый был мне мил, Своим суровым протоколом Меня совсем он убедил. Но вот в абсиде – за Престолом Я снова взгляд тот уловил. Он был ни грустным, ни веселым, Но он прощал и не судил… 5. Благословенна и светла Искусства чистая основа — Нам Богом данная хвала; В ней луч божественного Слова… И если та хвала была Порою с примесью бедовой 6. Чувств человеческих земных, Влетев

на крыльях золотых Хвалы той радостной, – не те ли Земные чувства просветлели, Как просветлели песни их? 7. Так пусть художник за свой страх Святых своих приукрашает, И пусть их свита выступает В парче тяжелой и шелках И ангелочки там играют В кудрявых этих облаках. 8. Хвалы затейливым приправам, Аллегорическим забавам, Времен минувших пестрым нравам Ты, путник мудрый, улыбнись, Но вспять бросаться к переправам На древний берег берегись. 9. С тех пор, что Слово воплотилось И то последнее «свершилось» Слетело к нам с Его креста, Другое сердце в нас забилось, Иною стала красота. 10. Краса былая стала пресной, Теперь, омыта силой крестной, Она не тешит, но горит В сердцах, как зов страны небесной; Лишь он искусство сохранит. IV 1. Уже смеркалось, вечерело И вапоретто дал гудок, Но долго взор искал Торчелло, Зеленый этот островок. А тот, чье сердце сиротело, Он был теперь не одинок. 2. Он знал, и Муза то узнала: Кто там на небе золотом Блюдет без устали о том, Чтоб здесь Венеция сияла. 3. Метнулась чайка второпях… За нами волны разбегались И колыхались в камышах И утки дикие качались На тех смолкающих волнах. 1968–1969 гг.

Нина Серпинская

О чудесном

Сияли закатно знамена Венеции, В лагунах тонко зеленела вода. Шептал он: «С такими губами Лукреции Не станете монахиней – никогда». Качались слова, как фонарики желтые, В тягучую топь погружая глаза, Прежде любившие, ввертывали мертвые Желание тончей острия ножа. Куда-то проваливалось «я» Московское, Чертящие жизнь на углы, круги, И будто запела арию из «Тоски» я, В которой качание итальянской любви.

Алексей Сидоров

Венецианский сонет

Небесный шелк неумолимо ал. Ты позвала – прекрасная подруга. Под ветром, надвигающимся с юга, Нахмурился мечтательный канал. Чью маску отеняет <sic> там портал? То черный евнух твоего супруга. Блеснула сталь – и зазвенел упруго Отточенный предательский кинжал. За поворотом, у палаццо Дожей, Следят замаскированные тоже — За чернобархатным плащом моим. Последнее я шлю тебе прощанье — Твой друг пропустит жданное свиданье. – Я погибаю – пусть: я был любим.

«Нет луны на свете яркой…»

Нет луны на свете яркой Как луна святого Марка, И такого не бывало Веселее карнавала. Из-под каждой полумаски Приключений ищут глазки. Опасаться вечно надо — Ожидает Бастонада. Только мне не страшно фурий: Я – Венеции Меркурий, Знаю я как на ладони Город славного Гольдони: Каждой ночью вечно новы Похожденья Казановы.

«Венеция, звезда морей…»

Венеция, звезда морей, Тебе я буду песню петь, Прекрасней нет страны моей, Чтоб жить и сладко умереть. Здесь золотая борозда Отрадных дней, часов, ночей – Венеция, морей звезда, Венеция, звезда морей! Теперь пора любить и петь, Ответить зову ласки «да»; Мы будем пламенно хотеть, Чтоб длился карнавал всегда, — Наш праздник станет веселей, И счастьем озарит года Венеция, звезда морей, Венеция, морей звезда!

Моисей Скороходов

Баркаролла

Бьются волны в борт гондолы, Освещенные луной, И под звуки баркароллы Мы плывем в тиши ночной. Всюду ряд волшебных зданий На гранитных берегах, И неясность очертаний В тихо блещущих волнах. Сколько сказочных видений В бледном сумраке ночном! Только ты в немом томленьи Вся склонилась над веслом. Только ты не веришь сказкам Этих радостных ночей, И моим не веришь ласкам, И тоске моих очей…

Максим Славинский

Догаресса

«В голубом эфира поле Блещет месяц золотой; Старый дож плывет в гондоле С догарессой молодой» [573] . Убаюканный волнами, Утомленный трудным днем, В ложе, убранном коврами, Дож заснул глубоким сном. Тихо плещет о гондолу Светло-синяя волна, — И челом поникла долу Дожа старого жена. Звезды ясными лучами С неба ласково глядят, — Затуманился слезами Догарессы светлый взгляд. Ночь полна благоуханьем. Ночь и нежит и томит, — И тоскою и рыданьем Догарессы грудь кипит. Дож, проснись, – жена рыдает, Обласкай, уговори! Слезы, что из глаз роняет, Поцелуями сотри! Не тобой, властитель старый, Догаресса занята, — Ей иные снятся чары, Снится юность-красота. Невозвратное былое Перед ней воскресло вдруг, — Сжалось сердце молодое От забытых раньше мук… Свет и блеск. Толпой шумящей, Улыбаясь и смеясь, Во дворец на пир блестящий Вся Венеция сошлась. Бархат мягкий и тяжелый, Море шелка и цветов… Молодежи смех веселый, Важный говор стариков… Догаресса всех встречает, Всех улыбками дарит, На поклоны отвечает, Но тревогой взор горит. И страданье, и забота Залегли в груди у ней, Очи светлые кого-то Робко ищут средь гостей. Вот он, вот красавец стройный С бледным вдумчивым челом; Дышит взгляд любовью знойной, Светит ласковым огнем. Он спокойно и с улыбкой К догарессе подошел И, склонивши стан свой гибкий, Речь безумную повел, — И слова его звучали То надеждой молодой, То отчаяньем печали, То безбрежною тоской: «Завтра утром, ранним-рано, В час, как солнце лишь взойдет И осветит из тумана Гладь лазурных, сонных вод, Уезжаю навсегда я, И тоскуя, и любя, — Но поверь мне, дорогая, Не забуду я тебя. Пусть опасности и битвы Ждут меня в стране чужой, — Будут мне твои молитвы И кольчугой, и броней. О, взгляни же на прощанье Взглядом ласковой любви, На разлуку и страданье, На тоску благослови!» И внимала, замирая, Бедным сердцем смущена, Догаресса молодая, Дожа старого жена… «В голубом эфира поле Блещет месяц золотой; Старый дож плывет в гондоле С догарессой молодой».

573

Этот отрывок найден в бумагах Пушкина; продолжения не нашли. (Прим. автора.)

В. Сладкопевцев

Венецианское предание

По зыбкому лону холодной волны Лениво гондола скользит, В ней паж молодой, полный жизни красы, С догарессой-красоткой сидит. Лаской жгучей глаза голубые горят, Ручки гибкие друга ласкают; И не чует никто, что за ними следят, Что гондолу их две нагоняют. И уж близко совсем. Вот и рядом уж с ней. «Стой» с передней сурово звучит. Вздрогнул паж. Стала снега красотка белей. «То отец мой», – она говорит. Крепче девушку обнял красавец молодой, Пред собою кинжал положил, И лишь только что дож на гондолу ногой, Он кинжалом красотку пронзил. После в волны морские он бросился сам, И с тех пор, как преданье гласит, В эту ночь по холодным и зыбким волнам, Как и прежде, гондола скользит.