Веридикт
Шрифт:
— Завтра, наконец, уберёмся отсюда, туман их всех сожри. Останешься? Можно будет спать по очереди, — Иона не глядя насаживала кусочки на вилку и торопливо жевала. Можно подумать, кто-то собирался отнять у неё тарелку.
— Женихи? — участливо поинтересовалась студентка, огляделась и села на крышку сундука. — У них проблемы с генофондом — город почти полностью изолирован.
Оконное стекло задребезжало, что-то несколько раз клацнуло, а потом с улицы донёсся крик: «Вы разбиваете мне сердце!». Меральда хихикнула, но тут же зажала рот кулаком, притворившись, будто просто прочищает
— Моего друга обвинили в краже и я очень хочу ему помочь. Мне нужна консультация инженера, а вы — единственный инженер, с которым я знакома… — Иона молчала, нисколько не меняясь в лице. Сложно было понять, слушает ли она вообще. Меральда изложила только факты — Вертигальд физически не мог похитить книгу, а позже получил травму головы и потерял сознание, после чего архангелы нашли на его браслете компрометирующие снимки. — Возможно ли технически загрузить записи на чужой синк без ведома хозяина?
Флетчберг залезла повыше и вытянула ноги, продолжая безразлично крутить в руке грязную вилку. Ученица застыла в каком-то нечеловеческом напряжении, готовая срезонировать от любого слова, как сжатая пружина от неосторожного тычка.
— Я никогда не работала с синками, — призналась инженер и прежде, чем Меральда успела выдохнуть, добавила: — Всё, что я о них знаю, преподавалось на базовом курсе. Чтобы было понятно, синк представляет собой комбинацию металлов и камней, которые не могут функционировать друг без друга в полной мере. Веридикт распознаёт правду и ложь, он же взаимодействует с мозгом, воспринимает и передаёт информацию. Это даже не камень, а крохотная песчинка, добавленная в сплав. Основная часть браслета — просто металл, способный хранить данные, из него клепают картриджи. Для ограничения доступа датафлекс синтезируют с идентификатором, он делает слепок сознания в момент первого использования. Поэтому да, такое возможно. Если убрать из сплава идентификатор. В лабораторных условиях процесс займёт всего пару дней.
Девушки синхронно вздрогнули, когда в дверь поскреблись. Меральда хотела открыть, но Иона её опередила, шустро вскочив с постели с вилкой наперевес. На резонный вопрос «Кого там ещё принесло?» ответил тоненький мужской голосок: «Уборка номеров!». Флетчберг в сердцах пнула по запертой двери, послав псевдоуборщицу в известном направлении. Они обе уселись на сундук и почему-то перешли на шёпот.
— А картриджи для оплаты? Они принимают входящие трансляции, к тому же в точности определяют, от кого получен перевод.
— Это особенности картриджей, а не браслетов, — развела руками инженер. — Благодаря идентификатору, своими записями и веридиктом управляешь только ты.
— Но архангельские синки запросто копируют чужую информацию.
— Последняя разработка, в программе курса о ней ничего нет. Но, полагаю, тут дело не в составляющих — фармация вживляет хреновы браслеты прямо в руку. Выглядит крайне жутко. Заметила, как странно они себя ведут? Как заготовки на людей.
— Значит, гарнизон мог самостоятельно подбросить Хотису улики? — настаивала Меральда. Если, например, идеальные винтики
— Не думала, что однажды буду объяснять основы инженерии кому-то без академического образования, — вздохнула Иона. — Понятие первоисточника существует не просто так. На самом деле, это не человек, а та самая железка, куда впервые записывается трансляция. Соответственно, корневые файлы можно отличить от сохранённых.
— И как это проверить?
— Подключиться и спросить. Камень правды и лжи, помнишь? Ценз легко распознаёт исходную правду.
— Тогда почему бы следствию просто не воспользоваться этим камнем, чтобы узнать, кто из подозреваемых врёт?
— Он не так работает. Веридикт — это как самый честный свидетель, знающий всего два слова — «да» и «нет», а вопросы ему можно задавать только трансляциями. Соответственно, на запись допроса он всегда будет говорить «да», подразумевая, что подследственный действительно отвечал так, как отвечал. Правильным вопросом может стать только трансляция происходящего, а не просто высказанные вслух воспоминания. Но человеческая память неспособна воспроизвести воспоминание с такой точностью, чтобы ценз подтвердил его правдивость.
Меральда замялась. Выходило, что её память была нечеловеческой, но студентке абсолютно не хотелось в этом признаваться. В конце концов, обычная девичья болтовня ни к чему её не обязывала.
— Так что у тебя за отношения с придверным ковриком королевы? — сухо спросила Иона. Даже откровенное любопытство не могло окрасить её размеренную речь интонациями.
— Профессор помогает мне в расследовании, — ответила чистую правду и густо покраснела, как будто её внутренний ценз давно разобрался в их партнёрстве и теперь пытался донести миру свою истину.
— Не вляпайся во что-нибудь эдакое. Алес Роз, конечно, красавчик, но обязательно воспользуется наивной дурочкой, как только найдёт ей применение.
— Кстати, о Розах. В Академии наверняка ходят слухи о пропавшем двадцать лет назад профессоре криптографии, это его мать?
— Так говорят, — пожала плечами Флетчберг. — Но не просто пропала, а перешла не ту дорожку. Сразу после её исчезновения, король признал Тобиэла Роза своим бастардом и взял братьев под крыло двора. Если это не попытка сберечь единственного сына от гнева королевы, то я — лемминг. А твой профессор во всей этой истории выглядит ещё противнее — спать с Грисель, зная, что она поспособствовала пропаже твоей матери…
Студентка прикинула даты в уме. Галиард Первый признал ребёнка, когда тому было восемь. Достаточный возраст, чтобы запомнить взрослые разговоры и впоследствии как можно реже пользоваться синком? Меральда не стала рассматривать версию с убийственной ревностью королевы Грисель. После встречи с Портным, она больше не могла доверять столичным сплетням — от дефицита информации их раздували до неузнаваемости.
— А кто из братьев старший?
— Честно — понятия не имею. Я бы решила, что они двойняшки, но в одном течёт королевская кровь, а в другом — кровь сапожника. Похоже, тебе следует подучить генеалогию, иначе Университет выпустит ещё одного паршивого историка.