Вернуть мужа. Стратегия и Тактика
Шрифт:
– Он не рассказал тебе?
– не удивляется мама и сама отвечает на свой вопрос.
– Естественно, нет.
– Откуда вы... ты знаешь моего мужа?
– спрашиваю я, согревая ладони об горячую чашку. Насмешливые солнечные лучи теплого, почти жаркого августовского дня рассеиваются, дробятся на солнечных зайчиков колышущейся на легком сквозняке бежевой занавеской, издевательски подлетающей время от времени. А мы обе мерзнем в этом райском красивом уголке домашнего уюта. Я спасаюсь чаем, а она пледом.
– Он нашел меня. Год назад, когда
– Зачем?
– поражаюсь я.
– И почему не раньше?
– Год назад наше с Пашей возвращение в Россию совпало с тем, что он... Максим узнал то, что мы с Михаилом скрывали больше двадцати лет.
– Что?
– выдавливаю я, ничего не понимая.
– Что вы скрывали? Зачем скрывали? И почему не сделали этого раньше? Ведь хотели?
Я достаю из сумочки старую новогоднюю открытку.
– Сначала я хочу знать, что здесь зачеркнуто.
Мама берет открытку и с удивлением ее рассматривает.
– Елизавета Васильевна сохранила?
– горько усмехается она.
– Больше некому. Миша бы не стал. Он бы просто выбросил.
– Не знаю, - честно говорю я.
– Нашла у бабы Лизы. Так что там зачеркнуто?
– Папа просил тебя не ездить ко мне и не разговаривать со мной?
– ласково спрашивает мама.
– Нет, - я снова честна.
– Этого он не просил. Он со мной о тебе и о вас с ним вообще никогда не разговаривал. И я хочу знать почему.
– Почему не разговаривал?
– мама приглаживает выбившийся локон и заправляет его за ухо. Догадка ошпаривает меня кипятком. Этого просто не может быть! Я неловко ставлю чашку с недопитым индийским чаем на стол, и она опрокидывается, оставляя маленькую белую лужицу на темно-синей поверхности.
– Простите!
– бормочу я, начав молиться. Все мои молитвы поэтические. Настоящих наизусть я не знаю. Никогда не учила. А Вяземского учила.
Научи меня молиться,
Добрый ангел, научи!
Уст твоих благоуханьем
Чувства черствые смягчи!
– Ничего страшного, Паша!
– негромко зовет мама.
Павел Дмитриевич появляется в комнате, начинает хлопотать возле чайного столика. Предлагает мне еще одну чашечку чая.
– Нет-нет, спасибо, достаточно, - искренне благодарю я его, и он опять уходит.
– Я, конечно, могу объяснить Мишины мотивы и причины многих его поступков. Но, думаю, ты и сама это сделаешь, когда все узнаешь.
– Вы готовы со мной поговорить?
– спрашиваю я, снова переходя на "вы", давая ей возможность отступить, отказаться разговаривать дальше. Потому что я испугалась. Потому что разворошила то, что, папа прав, надо было скрывать дальше. Просто не знать и жить дальше. Не все тайны надо вытаскивать на свет и людской суд. Но теперь надо знать. Как
Мама странно на меня посмотрела, словно решала сейчас, в эту минуту, рассказывать или нет. Но что-то в моем взгляде убедило ее. Она побледнела и начала говорить, сначала негромко и неспешно, словно рассказывала сказку на ночь любимой дочери:
– Мы с Пашей в России чуть больше года. Сначала десять лет в Швеции. Потом около восьми в Норвегии. Павел Дмитриевич - профессор, специалист по скандинавской мифологии. Преподает в нескольких европейских университетах.
Я ее не перебиваю. По большому счету несколько минут назад стало понятно, что я могу не унести на сердце такой тяжелый камень. Сейчас почти не важно, каковы будут детали истории. Но они мне тоже нужны. Я буду за них цепляться. Потому что и ее, мою маму, мне хочется оправдать.
Мама кутается в плед и продолжает:
– Я очень виновата перед тобой, Мишей, Елизаветой Васильевной. Эта вина съедала меня, нет, разъедала, когда я только решилась на то, чтобы уйти. Но то, что произошло потом, было в сотни раз тяжелее. Я не прошу меня понять. Я прошу просто выслушать. Я знаю, что наша встреча - только начало больших потрясений. Я их заслужила. Вы - нет.
Мама морщит нос, стараясь не заплакать, и эта гримаса действует на меня хуже удушья. Теперь мне становится жарко.
– Мы долго расставились с Мишей. Он человек большого сердца, как и его мать. Но он не мой человек. Я почувствовала это тогда, когда встретила Павла. Тебе было годика четыре. Миша отправил нас с тобой в Прагу на Рождественские каникулы, пообещав прилететь следом, и не прилетел. Тогда очередной раз что-то случилось на одном из российских объектов в Азии, - мама стала задумчиво размешивать в своей чашке остывший чай.
– Да. Я выходила замуж за военного строителя по сумасшедшей любви. И я не могу объяснить, куда она пропала, когда я встретила Павла. Он прилетел читать лекции, вечером пошел в ресторан нашей гостиницы на ужин. Мы с тобой ехали в лифте, и он тоже зашел в лифт.
Мама сцепила руки в замок, словно приготовилась защищаться:
– Он зашел в мою жизнь, Варя. И я ничего не могла с собой поделать. Вообще ничего. Я долго сопротивлялась не Пашиному напору, а своим чувствам. Миша все понял, сразу, когда приехал в аэропорт встречать нас. И сказал, что тебя я не получу никогда.
Мама делает большой глоток холодного чая и продолжает быстро, торопливо, словно на рассказ ей выделено определенное количество времени:
– Год! Я мучила всех целый год. Мишу, себя, Елизавету Васильевну, наверное, и тебя, маленькую, хотя тогда мне казалось, что ты ничего не понимаешь. Ведь мы все пока были рядом. Потом я ушла. Оставила всех вас и ушла. К Павлу. Он на тот момент тоже оставил жену и сына, жил отдельно и ждал. Ждал меня.