Вернуть мужа. Стратегия и Тактика

Володина Жанна

– Ты шизофреник?
– не верю своим ушам.
– Ты переживаешь, что подвел нас обеих? Что ОНА не поймет. Не Я? ОНА?

– Я говорю не о Насте, - впервые в моем присутствии муж произносит ЕЕ имя, устало, почти шепотом.

В его голосе нет нежности, не буду врать, но даже просто ЕЕ имя из ЕГО уст мне слышать тяжело.

На столе звонит и вибрирует мой телефон. С недоумением смотрю сначала на экран: "Константин Витальевич". Потом на Максима. Он, увидев имя, быстро хватает телефон со стола.

– Я просил

тебя ей не звонить, - за столько лет я ни разу не слышала, чтобы Максим разговаривал таким тоном. Просто никогда. Он спокоен, но при этом убийственно, чудовищно гневен. Гнев этот ощущается физически, вибрирует вокруг Максима, как воздух над асфальтом во время сильной жары. Видели, как это бывает: изображения объектов кажутся искаженными из-за потоков воздуха, поднимающихся над нагретой поверхностью.
– Да. Если понадобится, то не поговоришь никогда.

Тараканы от страха закрывают глаза и прячутся друг за друга.

Максим бросает телефон на стол.

– Если ты не догадался, то это мой телефон, - до трясучки злюсь я.
– И Константин Витальевич позвонил не тебе, а мне. У тебя и твоей Насти дурацкая привычка брать чужие телефоны.

– Константин Витальевич переживет. А Настя - просто молодая дурочка, с телефоном по-дурацки получилось, - бросает странную фразу взбешенный Максим.

И я некстати вдруг внутренне горжусь и собой, умеющей понимать его состояние, даже если лицо его не отражает истинных чувств, и им, умеющим - нет, не просто держать лицо, а по-мужски держать себя в руках. Хотя Лерка как-то давно говорила, что это одна из причин ранних мужских инфарктов.

– Как у тебя все просто!
– поражаюсь я, сжав кулаки и сдерживая примитивное по своей сути желание наброситься с ними на мужа.
– То жена - дурочка, то любовница!

Тараканы одобрительно кивают, поддерживая мое негодование, но близко подойти по-прежнему боятся. Букмекер осторожно начинает брать ставки. Пока пятьдесят на пятьдесят: любовница против жены.

– Настя не любовница, - сквозь зубы говорит Максим.

– Не-кли-ент-ка-не-лю-бов-ни-ца?
– переспрашиваю я Максима, распаляясь.
– Ты обнимал ее! Вытирал ей слезы! Даже целовал!

Тараканы азартно мечутся и меняют прежние ставки. Плюгавенький выкрикивает: "Сто к одному на Настю!"

– Это было до...
– с отчетливым ощущением досады в голосе, говорит Максим.

– До того, как ты решил мне изменить?
– находчиво и горько подсказываю я.

– Я никогда не изменял тебе. Ни в мыслях. Ни физически. В том смысле, который ты вкладываешь в эти слова, - Максим снова устало проводит тыльной стороной ладони по небритым щекам.

– У этих слов есть какой-то дополнительный смысл?
– совершенно дурею я.

Два таракана-мушкетера, растолкав беснующуюся возле букмекера толпу, ставят на Варвару Дымову, вернее, Варвару Быстрову.

–

Не у слов. У твоих ощущений. Ты для меня человек, пропитанный этими двойными, тройными смыслами. В этом ты очень напоминаешь мне Елизавету Васильевну.

– Я видела то, что видела. Слышала то, что слышала, - сопротивляюсь я, цепляясь за остатки женской логики и не понимая, его слова - комплимент или упрек.

Мои мысли не укладываются в формулу "не любовница - не клиентка", да еще с дополнительными вводными: "теперь не клиентка", "говорю не о Насте", "Константин Витальевич переживет". Я, честное слово, гуманитарий.

– Я тоже видел и слышал то, чего когда-то боялся больше всего на свете, - говорит Максим.
– Но я готов выслушать твои объяснения, хотя ничего двусмысленного в твоих словах Владимиру я не вижу. А я умею искать и находить двойной смысл в сказанном, можешь мне поверить. Все было предельно ясно: ты его любишь. Сильно. Давно. И боишься с этим чувством не справиться.

На тараканьей бирже начинается настоящий ажиотаж: все ставят на Варю. Только плюгавенький не суетится, а потирает передние лапки и напоминает присутствующим, что Максим Константинович "хотят и могут" не только объясниться, но и выслушать.

"Кровь ударила ей в голову и побежала по тонким жилам, разнося по телу отчаяние, обиду, злобу и решимость одновременно," - вспоминаю я один из перлов Милы.

– Мы возвращаемся к тому, с чего начали?
– почти не удивляюсь я, с опаской глядя на еще оставшуюся в живых вторую белую кофейную чашку.

– Без этого мы не сдвинемся с места, - твердо говорит Максим.

– Что ты хочешь?
– прямо спрашиваю я.

И Максим бьет по мне своими следующими словами:

– Я хочу того, чего не вернуть. Чтобы все было так, как до того проклятого дня. Чтобы ты не поехала в этот дурацкий торговый центр...

– Чтобы я не увидела... вас?
– подхватываю я, до боли сжимая кулаки и впиваясь ногтями в ладони.

– Да, - подтверждает Максим с сумасшедшим блеском в потемневших глазах.
– Это был бы лучший вариант для всех. Для меня, для тебя, для нее, для моих родителей.

Догадки, одна глупее и невероятнее другой, начинают меня терзать:

– Я должна поверить во что-то, связанное с твоей семьей?

Тараканы, окончательно запутавшись в наших показаниях, берут тайм-аут и устало обмахиваются полотенцами.

– Мы смотрим индийский сериал о внезапно найденной сестре, потерянной в глубоком детстве или выкраденной с целью выкупа?
– нервно смеюсь я.
– Ты хочешь составить конкуренцию Миле и Анне? Брутальный мужчина - автор любовных романов с невероятным сюжетом? Неплохо.

Максим странно смотрит на меня и тоном человека, глубоко разочарованного в самом себе, говорит:

– Она мне не сестра.