Вернуть мужа. Стратегия и Тактика
Шрифт:
– Даже у Цезарины имя короче!
– меня совершенно сносит его ответ, странно, но я в глубине души так на него надеялась, ведь тогда все встало бы на свои места. Ну почти все.
– Не-лю-бов-ни-ца-не-кли-ент-ка-не-сест-ра?
Максим отвечает вопросом, но о другом:
– Я все понял неправильно и ты говорила ЕМУ о чем-то другом, а не о своей любви?
Плюгавенький берет руководство хаосом в свои руки и предлагает сыграть в русскую рулетку, достав наган, вращая барабан и проводя инструктаж: "Название этого оружия происходит
– Я говорила ему о любви, любви всей своей жизни, - злобно вредничаю я, ничего не собираясь объяснять, но и не собираясь лгать.
– Тогда зачем тебе мои объяснения про меня и Настю?
– так же зло говорит почти чужой Максим.
– Ты уже вынесла вердикт, назначив ее моей любовницей. Какая разница, что между нами?
Внушаемые тараканы бросают револьвер и собираются играть в суд присяжных.
– Ты хочешь сказать, что меня ждут объяснения только тогда, когда я что-то объясню тебе?
– ничего больше не слышу, кроме этих слов, "про меня и Настю".
– Теперь - да. Совершенно верно, - Максим снова садится на стул, всем своим видом показывая, что он здесь надолго.
Плюгавенький, вырядившись в мантию, стучит деревянным молоточком по подставке, изображая из себя строгого судью. Надо же! У моих тараканов и барристер есть!
– Пошел к черту!
– третий раз за вечер я грублю мужу.
– Ты похоже сам еще не придумал, как ЕЕ назвать. Придумаешь - дай знать!
Максим закрывает глаза и, помолчав минуту, абсолютно спокойно отвечает:
– Я жду твоей вменяемости. По-другому разговор не получится. И вовсе не потому, что не смогу оправдаться. Я должен знать, что между тобой и Владимиром происходит. Максим второй раз официально называет лучшего (бывшего лучшего!) друга полным именем.
– Ты с Анастасией-Цезариной летаешь в Париж, а я невменяемая?!
– как говаривал классик, "в зобу дыханье спёрло". Правда, у героини Крылова от радости, у меня - от злости. Если ты сейчас не уйдешь... Клянусь...
– Ты вызовешь полицию?
– невесело смеется Максим и объясняет свой неуместный смех.
– Я твой муж, человек дееспособный, с документами, трезвый. Они даже не поедут. Или ты сочинишь историю о насилии? Уверена?
– Более чем! Уходи и билеты не забудь, - отвечаю я, поймав себя на мысли о том, что в течение всего нашего разговора испытываю вполне объяснимое чувство, которое долгие годы было мне почти незнакомо. Досада, раздражение, обида - да. Но злость в таких количествах - явный перебор. Помню, как объясняла Анне, что в одной из ее книг по отношению к одному из героев слишком часто употреблялось это слово, что надо стараться употреблять синонимы. А сама? Да что со мной?
Максим безотрывно смотрит на меня пару минут, потом говорит:
– Смысл моей работы - суметь договориться. Со всеми: с клиентом, со следствием, с прокурором - хотя это не наш юридический принцип. Я имею в виду не сговор, не тайное соглашательство, запрещенное законом, а понимание противоположной позиции.
Тараканы,
– Грош мне цена, если я не могу с собственной женой договориться.
– Просто твоя собственная жена не твоя собственность, - каламбурю я.
– Не собственность, - соглашается адвокат Быстров, - здесь главное, что моя.
Несколько тараканов-присяжных вытирают платочками слезы умиления. Наверное, это женщины. Интересно! С гендерной точки зрения я еще о своих тараканах не думала.
– Не надо использовать на мне свои адвокатские приёмчики, - огрызаюсь я.
– И не думал, - отвечает бледный Максим.
– Ясность мышления предполагает ясность языка. Ни ты, ни я не можем мыслить ясно. Но это не повод отказываться от разговора. Если ты думаешь, что тогда, когда ты нас увидела, я мог просто выкрикнуть пару слов, остановив тебя и успокоив, то вынужден сказать - нет, не мог и не стал бы. Я сотни раз мысленно переиграл эту ситуацию по-другому. Уже после я нашел много, как мне кажется, достойных и верных способов тебе все объяснить. Но... post pugnam cum pugnis, non unda, после драки кулаками не машут.
– Увлекся латынью?
– спросила я, как тогда у него спросил Вовка.
– В моей жизни было только два увлечения, - отвечает Максим, и по мрачному выражению его лица я понимаю, что он тоже вспомнил про Вовку.
– Два увлечения, - тихо повторяю я, прижимая пальцы к вискам, они пульсируют так сильно, что мне больно.
"Что я говорил!"– судья плюгавенький злорадно усмехается.
– Это Варя-девочка и Варя-женщина, два совершенно разных человека, каждую я люблю по-своему. И это единственные женщины, к которым тебе стоит ревновать.
Присяжные начинают аплодировать, несмотря на стуки молотка плюгавенького. В тараканьих рядах раскол. Плюгавенький быстро сменяет маскарадный костюм судьи на кожаную тужурку комиссара и начинает вербовать добровольцев. Присяжные отходят налево, под знамена двух отщепенцев.
– Кроме меня, внимать твоему ораторскому искусству некому, - говорю я мужу, помахав перед его лицом билетами.
– Все это прекрасно, но не отменяет Париж.
– Я объясню и это, - Максим явно не собирается уходить и не двигается с места, положив ногу на ногу.
– Это квартира моей бабушки. Это моя квартира. И я принимаю в ней только тех, кого хочу видеть сама, а не тех, кто хочет видеть меня.
– Например, Вову и Кирилла? Их ты хочешь видеть?
– тут же нападает Максим.
– Да! Хочу!
– отбиваюсь я, начиная лихорадочно запихивать билеты в карман его пиджака.
– Хочу и приглашу. Никто не мешает тебе приглашать в нашу... в свою квартиру твою Настю. Или ты купил ей отдельную?
Плюгавенький комиссар уже собрал из моих тараканов отряд ополченцев. Гренадеры Максима, стоящие фронтом напротив, изо всех сил сдерживают иронические смешки. Еще немного - и я не справлюсь с ситуацией: мое тараканье войско падет в неравной схватке.