Вершина Столетова

Шуртаков Семён Иванович

— Постараемся, Татьяна Васильевна.

Поехали в поле.

Галышев с комбайнером опробовали самоходный комбайн, тракторы работали на культивации.

Галышев сказал то же самое, что и бригадир из Старой Березовки: машины к уборке готовы, но комбайну «Сталинец» недостает цепей.

Слушая Галышева, Андрианов почти не задавал вопросов. Он все больше хмурился, все чаще курил. Илье были не совсем понятны причины изменившегося настроения директора: неужто все дело в этих цепях?

— Эх, Илья Михайлович! — садясь в машину, сказал Андрианов. — Не знаешь еще ты, что это за штука — уборка. То есть вообще-то слыхал, конечно: убрал вовремя — выиграл, не убрал вовремя — проиграл и так далее. А я вот через эту игру каждый год не пять, так шесть кило живого, так сказать, веса теряю. Да, да, ты не смейся! Потому, что игра ведется

не с кем-нибудь… Эх, даже говорить об этом не хочется. Встанешь утром и на небушко смотришь: что там оно, дождик или ведро обещает? И ладно, если ведро. А если дождь? Значит, все комбайны стали и на другой день только к вечеру пойдут. А ну-ка, дождичек прошел с ветерком? Самый урожайный, самый наливной хлеб лег, перепутался — попробуй его возьми. Пока догоняешь этот упущенный день, три пролетело. А там, глядишь, опять заненастилось… Вот и нынче: считай, скоро месяц, как ни одного дождика — это уж наверняка небесная канцелярия под уборку его подкапливает. И не так от чего другого, как от того, что в полной зависимости от этой канцелярии находишься, и ночи не спишь и аппетит теряешь.

Андрианов говорил сердито, почти зло. Он и докуренную папиросу бросил на дорогу так, словно хотел кого пришибить там.

— Я насчет цепей спросил, — напомнил Илья.

— Вот я и говорю: самое что ни на есть узкое место — эта уборка. Серпы стали музейной редкостью, и косу не часто встретишь, а пора эта — все еще страдная пора. Пашем хорошо, сеем на славу, за посевами ухаживать тоже научились — тут все в наших руках, в нашей власти. А подходит уборка — природные стихии у нас ту власть перехватывают. Теряем хлеб. Теряем зерном и колосом, на поле и на токах. А в северных районах бывает, что и прямо на корню под снег уходит. И это даже при таких машинах!

Андрианов кивнул на два комбайна, которые стояли на стыке полей ключевского и новоберезовского колхозов. Степные корабли безмолвствовали, выжидая свой час. А во все стороны от них лежало хлебное раздолье, и светло-желтый цвет спеющего колоса безраздельно господствовал в этом мире над всеми другими цветами.

— Очень узкое место, Илья Михайлович, — продолжал Андрианов. — А начальство наше, как нарочно, еще уже старается его сделать. В прошлом году семнадцать комбайнов выехали в поле, где на два, а где и на три дня после начала косовицы. А из-за чего, как бы ты думал? Из-за того, что не хватало цепей. Копеечное дело — цепи, а такие дорогие машины стояли. На самолете, чуть ли не из Москвы прислали те цепи. На самолете! Красиво, ничего не скажешь… Так вот, я и боюсь, как бы этот красивый жест и в нынешнюю уборку не повторился.

То, что рассказывал Андрианов, Илье казалось слишком несуразным, почти невероятным.

— Конечно, несуразица, — подтвердил Андрианов. — Я вот читаю нынче в газете: из сэкономленных материалов сделано пять тракторов сверх плана. Хорошо? Очень хорошо, что рабочие экономят. Другое мне не нравится: какое-то нездоровое пристрастие проявляется у нас ко всяким парадным реляциям. Дом построили на неделю раньше срока — скорей в газету! А что у этого дома крыша через неделю же потекла, это уж не так важно. Пять тракторов выпустили сверх плана — на первую страницу об этом! А на второй странице пишется, что в такой-то МТС двадцать пять тракторов простаивают из-за нехватки частей. Напечатать бы эти статейки рядом — глядишь, сразу бы ясно стало, что сэкономленный материал надо было пустить на запчасти, а не на трактора. Лучше один трактор или комбайн недодать, а сто обеспечить частями вдоволь, чтобы не стояли. Так нет же, видишь ли, цепи, гайки — это не звучит, а вот «сверх плана» — это громко, это давай… Уж до чего доходят: пишут про сев и приводят такие сравнения: засеяно на тыщу гектаров больше, чем на то же число прошлого года. А что из этого? Что? А может, в прошлом году весна поздняя была и сев начали на неделю позже? Или это не важно, важно, что «больше»?.. Вы с инженером люди новые, городские, а меня это прямо коробит. Ну, ничего, поработаете… Впрочем, как ты, а инженер-то много не наработает.

— Это почему же? — спросил Илья.

— Да потому, что временный твой инженер. Рыцарь на час, как раньше говорили. Не понимаешь? Видишь ли, Илья Михайлович, ни хвалить, ни ругать я тебя не собираюсь, а одно за тобой я сразу заметил, с первого твоего шага: к людям, которые до тебя здесь работали, к коллективу нашему уважительно ты отнесся. А Оданец, как варяг, приехал

сюда володеть и княжить. Он приехал сюда наводить порядок, и, значит, все, что до него было в МТС, — все плохо, никуда не годится. И будто не бывало здесь прекрасных бригадиров, трактористов, — где уж тут ему с кем-нибудь советоваться!.. Нет, про него не скажешь, что он чинуша, канцелярист. Он отлично знает, где и какой бригадир, где и какие машины. Но в людей он не верит. Он считает, что не сами люди могут чего-то добиться, а лишь этакая… ну, что ли, комбинация благоприятных условий. Да, да! Ты думаешь, с чего он вдруг после собрания Галышева начал поддерживать? Из самокритичности, думаешь? Как бы не так! Ты Галышева тогда похвалил, в пример поставил, вот он и сменил курс. Но опять же думает не столько о том, чтобы Галышева выручить, сколько самому на нем выручиться. Брагину, мол, сколько ни дай — толку мало. Ну, сделает лишнюю сотню гектаров, ну, в эмтеэсовской сводке поднимется на строчку выше — что за радость? Славу МТС на этом не поднимешь. Галышев же и так работает хорошо, помочь ему — глядишь, прогремит парень на весь район, а может, и на область и всю МТС на строчку выше поднимет.

— Ты уже слишком, пожалуй, Алексей Иванович, — вступился за Оданца Илья. — Как-никак все-таки человек и на заводе не на плохом счету был, и уж одно то, что сюда поехал, насиженное место бросил…

— Вот насиженного-то места он как раз и не бросил. Да, по всему видно, и не собирается. Как так?.. А вот как. Комнату я ему предлагал по приезде — отказался в пользу плановика. Благородно с его стороны? Конечно, благородно. Через некоторое время квартиру из двух комнат в новом доме — на, бери за свое терпение и благородство! Новый широкий жест: пусть поселяются в ней молодожены, а я потерплю… Дело прошлое, сознаюсь — до слез растрогал: вот, думаю, невзыскательный человек, не то что другие: прямо с вокзала — где моя квартира?..

Андрианов снова вытащил папиросу и долго прикуривал ее.

— А вчера заведующий отделом кадров в управлении строго этак меня спрашивает: что ж ты, любезный Алексей Иваныч, специалисту, приехавшему к вам из города на постоянную работу, жилья не даешь? Не по-государственному мыслишь, близоруко. Опешил я малость. Вот, думаю, вляпался: одно дело, что он отказывался, но со стороны-то получается — не даю квартиры, и мало ли кто и чего может подумать и даже сказать где следует. Однако выясняется, что не со стороны, а сам уважаемый специалист сказал. И сказал в том смысле, что за чем его послали сюда, он сделает, порядок в МТС наведет, а потом, ввиду отсутствия нормальных бытовых условий, вынужден будет вернуться в город. Тем более что собирается писать не то диссертацию, не то еще какой ученый труд и ему библиотека потребуется и все прочее.

Илья молчал, пораженный. «Плечом к плечу» у них с Оданцом, правда, все равно не получалось, но ведь с одного завода… Да и не в заводе дело. Оданец словно бы подтверждал то, что тогда говорил отец, и прямо или косвенно бросал тень и на Илью.

Справа, на ржаном поле, показался еще один комбайн. Свернули к нему.

У комбайна были Костин с завхозом, комбайнер с Филиппом Житковым.

— Что, и здесь дело за цепями? — вылезая из машины, спросил Андрианов.

— За цепями, — подтвердил комбайнер.

— Та-ак, хорошо… Ну, а у тебя как? — обратился Андрианов к Костину.

— Вот думаем, на чем отвозить хлеб от этого комбайна, — ответил Костин. — Нет тягла. Сколько ни мудрим, больше, как на один агрегат, лошадей не набирается.

— Попробуем где-нибудь полуторку для вас найти. Поговорю с директором «Заготзерно». Кстати, здешний бригадир года три там проработал — пусть разведку сделает. Где он?

— Я за бригадира, — неуверенно выступил вперед Житков.

— Ну, хорошо, а Брагин где?

Наступило молчание.

Илья нарочно не заводил с Андриановым разговора о Брагине и только теперь, убедившись, что директору еще ничего не известно, кратко рассказал всю историю.

— Эге, а он, оказывается, «прынципияльный», наш инженер-то! — воскликнул Андрианов, нарочито искажая слово. — Раньше этого за ним что-то не замечалось… А Горланова, говоришь, вы в бригаду так и не пустили?

— Не пустили, — подтвердил Житков.

— И правильно сделали. Вот что, Филипп Васильевич. Нам еще в Вязовку надо, а чтобы не откладывать в долгий ящик, — передай через диспетчера мой приказ: с сегодняшнего же дня Брагину приступить к работе. Пусть найдут его, а ты сдашь дела.