Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Суть бизнеса была проста: находить по заказу очень специфические предметы и детали, поставлять туда и тогда, где и когда они требуются, и, главное, не подводить. Рудник вместе со всем, что к нему прилагалось, пожирал в общей сложности десятки тысяч галлонов топлива в час. Моторы, работающие на таких мощностях, требовали разнообразных запчастей и оборудования, как стационарного, так и мобильного. И почти ничто из этого оборудования не сходило с конвейера готовеньким. Типовые механизмы, как правило, неспособны работать на высоте четырех тысяч метров и на одном из сложнейших в мире рельефов. Все здесь должно быть особенным. Вертолеты — со специальными лопастями для разреженного воздуха. Сгоревший мотор или сломанный карданный вал нужно заменять немедленно: простой машины стоит на много порядков дороже ремонта.
По большей части бизнес велся по Интернету. Но нужен был и физический склад. Так что дядюшка Эд, так сказать, обслуживал оба конца гауссовой кривой. Он был основателем и директором фирмы — и он же заделывал ямы вокруг склада при помощи ржавого экскаватора. А все, что между этими двумя крайностями, перепоручил молодежи. Конечно, мог бы переехать и провести остаток жизни в каком-нибудь более политически стабильном месте. Но, навидавшись всякого дерьма в Индонезии, дядюшка Эд пришел к выводу, что политическая стабильность где угодно — иллюзия, верить в которую может лишь конченый простак. Точнее сказать (здесь он фактически применял антропный принцип), простаки верят в стабильность, поскольку живут в местах, где она, по какой-то счастливой случайности, пока держится. Но лучше уж жить там, где откровенно опасно, — по крайней мере, знаешь, чего ждать. В молодости Виллем считал это чушью, но после Трампа и QAnоnа понял, что дядюшка-то, пожалуй, прав.
Итак, первыми здесь поселились техасцы. На хвосте у себя привезли выходцев из Нидерландов и из Австралии. Довольно скоро начали появляться и люди вроде Эда. По документам Эд был гражданином Индонезии, по культуре — хуацяо [602] ; бизнес вел по-английски, когда надо, мог объясниться по-мандарински, во всех прочих случаях говорил на фучжоу. В Ириан-Джайе (так называлась в те дни Западная Новая Гвинея) он делал для «Бразос РоДаШ» то же, что до войны делали его предки для «Ройял Датч Шелл» на Яве.
602
Буквально «китайские эмигранты» — выходцы из Китая, проживающие в других странах.
Рудник привлек внимание индонезийцев: почти все они были мусульманами, иными по расе и культуре, чем местное население — папуасы. Итак, во вторую очередь поселение приросло индонезийскими кварталами, мечетями, школами, футбольными полями, а также выросшими вокруг аэродрома магазинами, отелями, барами, офисами, без которых не может жить белое население. Начались попытки обучать и нанимать местных жителей; платили им, по местным меркам, очень серьезные деньги — и местные толпами двинулись в город. По договоренности с индонезийским правительством «Бразос РоДаШ» строила здесь школы, поликлиники, современные дома, вертолетные площадки. Число их росло, поскольку росло и население — все больше местных жителей, привлеченных всеми благами цивилизации, мигрировали из окрестных районов в Туабу.
Согласно неформальной договоренности, восходящей еще к колониальным временам, половина Новой Гвинеи к северу от гор была вотчиной протестантских миссионеров, а половина к югу — католических. Этим объясняется существование в Туабе нового католического собора и связанного с ним комплекса из нескольких католических школ, монастыря, больницы и так далее. Разумеется, в эту церковь могли ходить и белые католики из Европы; но в первую очередь она предназначалась для папуасской паствы, которую обратили и продолжают обращать миссионеры. Отсюда и явилась сестра Катерина, папуасская монахиня, с которой Виллем преломил хлеб в Гааге в день великой бури, произошедшей словно в прошлом веке и за сотню световых лет.
Можно вполне рационально объяснить (что многие и делают), почему всем этим разнородным группам нелегко ужиться вместе. С точки зрения индонезийских националистов, рудник, принадлежащий белым и руководимый белыми, — чистый рудимент колониализма, существующий
Для папуасов же иноземные колонизаторы — не кто иные, как индонезийцы: это они понаехали десятками тысяч в Туабу и другие подобные места, понастроили здесь свои мечети и так далее. Белые христиане в принципе не лучше; но у них есть выходы на СМИ, правозащитные организации и даже на ООН — механизмы, способные помочь папуасам вернуть свою землю себе. А в пребывании в составе Индонезии никакие положительные стороны не просматриваются. Большинство папуасских националистов действуют систематически и упорядоченно, в рамках закона: к таким относятся Беатрикс и сестра Катерина. Но в горах хватает и рассерженных молодых людей с огнестрелом, мачете и динамитом. Много ли? Достаточно, чтобы оправдать постоянное присутствие в Туабе сотрудников индонезийской госбезопасности. Очевидные мишени хорошо защищены (в этом убедится всякий, кому вздумается незаметно пробраться в берлогу дядюшки Эда), так что террористы целят в слабые, незащищенные звенья. Убийцы на мотоскутерах расстреливают на улице людей, идущих по своим делам. Взрывают пульпопроводы [603] где-нибудь в непроходимых болотах. Закладывают бомбы под капоты грузовиков. К общему страху и паранойе добавляет красок распространенное мнение — неважно, верное или нет, — что некоторые из этих злодеяний совершают не папуасские националисты, а сами индонезийские копы, дабы оправдать свое присутствие и выбить себе дополнительный бюджет. И совсем отдельный от всего этого маленький мирок составляют белые экспаты — в своих закрытых поселках, со своей частной охраной, набранной по большей части из отставников разных западных армий.
603
Гидравлические транспортирующие установки; трубы, по которым насыпные грузы перемещаются в струе жидкости (как правило, воды).
— Ну и какого черта ты здесь делаешь? — поинтересовался дядюшка Эд, дав Виллему приличную паузу на распаковку вещей и обустройство.
— Напиваюсь, — ответил Виллем. И не соврал.
Он выбрался на своего рода внутренний дворик под навесом рядом с площадкой для бадминтона и раскупорил бутылку виски, приобретенную в дьюти-фри на пересадке в Джакарте. Не в старом аэропорту, который теперь под водой, а в новом, построенном повыше. Эд тем временем заканчивал утомительный парный матч с обычной командой своих дружков — старых китайцев. Стояло самое холодное время года: температура чуть выше комнатной, но страшная сырость. В рубашке с закатанными рукавами Виллем чувствовал себя почти комфортно. Прямо сейчас по жестяной крыше не стучал дождь — но совсем недавно он шел, и ясно было, что скоро пойдет снова.
— Я-то думал, ты станешь премьер-министром Нидерландов или кем-то в этом роде!
— Был момент, когда это казалось возможным, но… — Виллем отпил виски и попытался припомнить тот момент. При всей своей внешней стабильности и нидерландская политика порой бывает запутанной. Когда же это было — в декабре? Нет, после праздников… Он тряхнул головой. — Ладно, не хочу об этом говорить.
— Вместо этого вышел в отставку. И приехал… сюда? — Эд огляделся вокруг. — Пойми правильно, я всегда рад тебя видеть. Может, чаю хочешь? Или тебе хватит виски?
— Хватит виски, спасибо.
— А я тогда покурю.
Эд достал из пачки сигарету без фильтра, какую-то китайскую марку, и переломил ее пополам, надорвав бумагу. Сунул надорванной серединой в рот и зажег с обоих концов. На Папуа многие так курят, но для Виллема такой способ был в новинку.
— Ты сказал, прилетит кто-то еще? Женщина? — спросил Эд. Он знал, что Виллем не проявляет интерес к женщинам, так что вопрос был с подтекстом.
— Амелия Леефланг. Бывшая военная, затем служила в охране королевы.