Вид с больничной койки
Шрифт:
— И такую работу оставил?
— Были причины… Одолели интриги, склоки, подсиживания.
А главное — великое горе произошло: в автокатастрофе любимую женку потерял. Ну и ушел, как говорится, в затвор. Поступил послушником в Пафнутьев монастырь. Готовился принять монашество. Во время исповедования старец Власий прямо сказал: «Для сего чина ты, раб Божий, еще не созрел, не готов». И отпустил с молитвой в мир грешный. Побродяжил дядя Аркадий по великой Руси всласть. Мыл золотишко на Колыме. Ишачил в Туве у местного бая гуртоправом, пас лошадок для убоя. Работал в охране у известного олигарха или магната… Хрен поймешь, кто из них есть кто, какая меж ними разница. Но ясно
«Это же триллер какой-то», — думала про себя Шумилова, боясь хоть слово пропустить. Васята догадался машину остановить, мотор выключил… Вот тут-то воображаемый образ Аркадия слился с ликом рыцаря Ван Дейка. Будь у нее такое право, она б собственноручно герою уже нашего времени на рукав алую повязку повязала. Кстати сказать, именно такого цвета газовая косынка в ящике шифоньера валяется.
Во время стоянки Васята дорассказал повесть жизни дяди. Оказалось, Аркадий живет бобылем. Но не опустился, нет. Держит фасон, а хвост пистолетом… Штанга его выручает. Каждое утро жимом и рывком выдает 340 и даже 360 кило, хотя мужику уже за шестьдесят. А какой в избе порядок! Чистота и блеск, как в горнице у невесты. Пашет же, как папа Карло.
— Да почему же он один? — чуть ли не в крике сорвался у Шумиловой вопрос.
Васята снова дал машине ход. Некоторое время бензовоз набирал скорость, затем катил уже по инерции.
— В каком царстве-государстве живете? В какое время? Докладываю вам… Российское село, как бы деликатно выразиться. Короче, стало однополым. Оставим в стороне доживающих свой век бабушек… Ну есть еще процент-полтора непокореженных семей. Остальное — осколки, большей частью холостежь бездетная.
— Молодежь, что ли?
— Молодняка-то раз, два — и обчелся. Остальная масса — серое мужичье, от восемнадцати до шестидесяти. Большинство и улыбаться-то разучились, потому как беззубые. Ежели смех разбирает, рот ладонью прикрывают, чтобы черной дырой компанию не смущать.
— Очень все это грустно.
Машина растратила заданную ей инерцию, водитель же мысль свою до конца еще не выразил. В который раз поставил своего железного конягу в сторонку. Достал из нагрудного кармана мятую пачку «Примы». Стал искать зажигалку. Нашел. Но как ни бился, огня не добыл. С яростью швырнул зажигалку на асфальт. Следом полетела и сигарета.
Водитель и пассажир внимательно поглядели друг на друга. Васята первый опустил глаза.
— Такие вот наши дела, — проговорил он со вздохом. — Как у того непутевого повара… У него все горит, все бежит через край — в то же время все сырое.
Дребезжа форсажем, по встречной полосе на крейсерской скорости пронесся гнилой и битый «Запорожец». Подал хриплый сигнал. Васята никак не отреагировал.
— Я малость рисую, — молвил он расслабленным голосом очень усталого человека. — Жанр — портреты. И вот с какой проблемой столкнулся. Люди славянского типа потеряли свою выразительность. Спросите: в чем это выражается? Отвечаю: стали люди пустоглазые. Нет в зрачках жаркого… огонька. Наверное, знаете известный бюст из мрамора поэта Греции Гомера. У него на лице вместо глаз — гладкие кружочки, похожие на бельмы. Говорят, великий мастер
Шумиловой стало не по себе. Потянулась было за зеркальцем, но оставила затею. Васята же, дух переведя, продолжал:
— Я об этом много думал и вот какой сделал вывод: зенки моих земляков выцвели от телесериалов. Когда же отвалятся от экрана, первая мысля, у кого б сотенную занять или где-то что-то скрасть, да поскорее в магазин, пока не закрылся. Утречком другая забота: оперативно опохмелиться… Вот на что уходят силы и время. Оттого-то в душах пустота, и в глазах, соответственно, тоже.
— Бог мой, — слетело с губ Шумиловой.
— А наш Аркадий Лексеич недуг этот в себе переборол.
— Долго лечился?
— Без всякого вмешательства извне. Силой воли и ума.
— Надо ж, какой герой и… молодец.
Васята наддал газа. Мотор взревел. Пришлось возвысить голос чуть ли не до крика:
— Не знаете человека, а…
— У меня и в мыслях-то ничего зазорного не было, — смутилась Марина Петровна. — Только восторг и восхищение.
Обогнув коттеджный поселок, бензовоз самокатом въехал в распахнутые ворота животноводческого городка. Васята самолично открыл дверцу кабины и напутствовал попутчицу:
— Дальше действуйте по своей программе. У меня своих дел — во! — и провел ладонью по горлу. Сильно хлопнул дверцей. Рванул с места в карьер.
Марина Петровна огляделась: куда ее занесло? Глазам открылась унылая картина невиданной разрухи, запустения. Будто угодила в потусторонний, затерянный мир, где некогда обитали таинственные инки, существа загадочные, трудолюбивые, незлобивые, вместе с тем чудаковатые. Последнее свойство души и сгубило их. О чудной и замысловатой жизни наших однопланетян, бесследно исчезнувших с лика земли, свидетельствуют замысловатые сооружения (космического профиля), а также города-призраки, населенные диким зверьем, в основном гадами. Сохранились также наскальные художества… Все это в общих чертах и определенным образом повторилось в ближнем Подмосковье, всего в ста верстах от великолепных кремлевских палат.
Шумилова малость кумекала в вопросах сельского хозяйства: выросла не на асфальте, а на тучном черноземе Западной Сибири. Мигом сообразила: перед ней животноводческий комплекс, промышленного типа… Приземистые цеха тянулись в длину метров до восьмидесяти, располагались по четыре в ряд с каждой стороны. Посередке соединялись застекленным тамбуром. На отшибе, как часовой на посту, стояла высоченная водокачка, под названием башня Рожновского. Кроме того, был и комбикормовый завод, и собственная энергетическая подстанция; что-то по виду похожее на убойный цех; а также другие сооружения, непонятного назначения. Чувствовалось по всему: инженерный гигант то ли кем-то снят с баланса, то ли за ненадобностью брошен на произвол судьбы. Так обычно хозяйка поступает с прохудившимся решетом: не выбрасывает совсем, просто убирает с глаз долой.
Практичность любого хозяйственного объекта во многом определяет крыша. Ежели кровля не протекает — значит домина будет стоять еще долго, а обитателям будет тепло и комфортно. Остальное, как говорится, приложится.
У здешних хозяев, судя по всему, были какие-то свои, особые расчеты. До холодов оставалось от силы месяц, да и лето было нежаркое, сырое, между тем верхотура большинства объектов зияла сквозными дырами. Шифер в отдельных местах был не просто в беспорядке порушен стихией — кем-то аккуратно снят и увезен.