Вид с больничной койки
Шрифт:
Уже в электричке дала волю слезам, благо вокруг не было ни единой души.
В Голицыно в вагон вошли с десяток человек. В их числе оказался совершенно бесподобный… Старик — не старик, уже достаточно пожилой мужчина с пушистой окладистой бородой и удивительно чистым, ясным взором.
Дальше произошло странное. Благообразный господин прямиком, безостановочно направился в тот отсек, где сидела Шумилова. Поприветствовал соседку кивком, сел напротив. Марина Петровна подумала, что пришелец полезет с глупыми вопросами. Он же будто малое дитя прильнул к окну: безотрывно следил за тем, что мелькало за стеклом.
Оторвавшись от окна, озабоченно
— Не змею ли на груди дама отогревает?
— Вы что! Как можно!
— В Европе это нынче модно.
— Вечно они что-то там выдумывают, — откликнулась Шумилова, поежившись, как от озноба.
— Это древняя египетская забава. Со змейкой не расставалась царица Клеопатра. От ее яда бедияжка и скончалась.
Марина Петровна машинально приоткрыла борт куртки.
— Котеночек! Прелесть какая, — воскликнул незнакомец.
— Кошечка, — почти пропела Марина Петровна и приподняла край косынки, как это обычно делают молодые мамы, демонстрируя на прогулке личико своего первенца. — Вот мы какие!
Малышка, видимо, почувствовала важность момента. Навострила ушки, приоткрыла бирюзовые глазки. В вагоне светлее стало. С озабоченного лица соседа тень сошла, стал похож на слободского паренька.
С озорства Марина Петровна молвила:
— Случаем вы не омский?
Тот смешно осклабился:
— Мы пскопские.
Впервые слышала она о такой местности. Дедуля охотно пояснил: когда-то так называли себя коренные псковичи. Опять же и имя его было под стать: Самарий Кириллович. Оказалось, он уроженец России, детство и вся последующая жизнь в Швейцарии прошли. По сей день полноправный гражданин той страны. В подтверждение вынул из барсетки отличной кожи бумажник, достал визитную карточку. На тисненом шелковистом картоне латинскими буквами было напечатано: Карпофф, барон. Чуть пониже значился адрес: кантон Сант-Галаген, улица и номер дома. Первая мысль: прикол? Розыгрыш? Едва в голос не рассмеялась. Возвращая голубенький квиточек, одеревенелым голосом промямлила:
— До чего интересно.
— Пусть у вас будет. Возможно, сгодится.
В этой обстановке старик был немного смешон… Смахивал на гуляку, оказавшегося среди будничной публики после маскарада: в карнавальном костюме и маске. При этом держался совершенно просто, не прилагая никаких усилий (игры!). Шумилова поймала себя на мысли: от соотечественника исходило не показное — вполне естественное — благородство… Чувствовалась, конечно, порода.
В его речи не было чужеродных слов, пауз и акцента. Безо всякой рисовки барон продолжал:
— Может, на огонек нагрянете или позвоните… Милости прошу, в любое время дня и ночи.
Можно было подумать, они жили в пределах Садового кольца: он на Спиридоновке, она на Маросейке.
Оказалось, разделяет их существенное пространство:
— Вилла моя стоит всего в сотне метров от Баденского озера. Родители там осели еще в тридцать четвертом году. Жизнь моя пролетела как одна минутка… На склоне лет понял: пора возвращаться на землю предков.
— Россия велика, всем места хватит. Надо только найти свой уголок.
— Как точно изволили выразиться! — воскликнул сосед, теперь уже с иностранным акцентом. После паузы продолжал: — Но есть одна… Как это по-русски? — запятая… Нет-нет! Закорючка… Опять не то. О, правильно так: за-ко-вы-ка… К сожалению, стал немного забывать родной язык. Хотя в родительском доме все исключительно на русском общались. Внуки же…
«Будьте внимательны. Следующая остановка — «Одинцово»!» — раздался в динамике хриплый дикторский голос.
— Тут именно я и схожу… Оставляю вас, — с грустной улыбкой произнес иностранец-чудак.
— Понятненько, —
— Пардон, забываться стал, — молвил швейцарский подданный и для вящей убедительности постучал себя по темечку. — Действительно родился я на Псковщине, а в Подмосковье, точнее в Марфино, прибыл сейчас в разведку. Там родовое имение дрожайшей моей тетушки. Она была внучатой племянницей графа Панина… Может, помните, в восемнадцатом веке был такой знатный царедворец.
Шумилова обалдела: с каким человеком познакомилась! Правда, смущал его вид. Барон смахивал на бродяжку. Затасканная ветровка на плечах, изрядно потертые джинсы, скособоченные кроссовки. В довершение всего — всклокоченная борода. Зато душу грела визитная карточка, не выпускала ее из рук. Ну и в довершение всего завораживал массивный перстень с дорогим камушком, вроде как тигровый глаз.
Марина Петровна рисовала пальцем на запотевшем стекле.
Явно чувствовалась осень. Деревья лиственных пород, с подзора опаленные желтизной; с середки же и до вершин еще удерживался их природный цвет. Распушившиеся нынче сверх всякой меры ели-елочки стояли в обнимку с березками. От малейшего сквознячка волновались и вздрагивали своими плечами крупнотелые осины. Стражники-дубы стояли неколебимо. Хвастались друг перед дружкой увесистыми гроздями рябины. Нынешний год, конечно, ихний. Значит, у многих птах будет сытая зимовка. Да и зверям кое-что перепадет: не прямо, так косвенно. Сердце коренной сибирячки всякий раз поет и сладко тает от вида куста калины. Лучшая ее пора — начало лета: лесная красавица невестится, однажды на рассвете обряжается в свадебное платье абсолютной белизны и изысканного узора. После милого цветенья калинка несколько тушуется, как бы растворяется в лесной чаще. Идя иной раз мимо, даже коснувшись плечом, ее не заметишь. Зато осенью заново очаровывает всех красой и великолепием. В первых числах сентября люди с острым зрением примечают на солнечных полянках пламенеющие костры. Всякий раз это не только захватывающе красиво, а и мило. Мимо не пройдешь! Хоть одну ягодку непременно отщипнешь.
Нынче калина незаметно как-то вышла из моды, из житейского обихода. А ведь предки наши любили ее в разных видах и сочетаниях. Большинство отдает теперь предпочтение сладенькому. С возрастом, замечается, человека тянет на горькое, в частности и на калину тож. Главные покупатели этой ягоды на городских рынках — исключительно люди пожилые. Находят в ее гроздях не только позабытый вкус, главное — пользу. Орловские селекционеры несколько подсладили горькую ягоду, потому знающие садоводы за ее саженцами гоняются.
В Лебяжьем проживал (и досель, кажется, живет) старенький дедушка по имени Илларион, потерявший порядок и счет своим годам. Однако доподлинно известно: он георгиевский кавалер. Нагрудный крест принял из рук легендарного командарма Фрунзе, ибо новая власть собственных орденов в те поры еще не придумала. Между тем жизнь каждодневно рождала новых и новых героев.
Легендарный дед имел комнату в многоэтажке, на улице Ленина, кроме того имел убежище, настоящий фронтовой блиндаж в два наката, в котором бывший разведчик обретался весь дачный сезон, аж до белых мух. Иногда и сверх того. То была никакая не схима, георгиевскому кавалеру хотелось как можно больше контачить с природой. Дедушка дышал чистейшим воздухом, во внутрь же принимал всевозможные дикоросы. В рационе питания были разные биопродукты, как то: улитки, лягушки, дождевые черви (выползни) и яйца птиц, устраивающих гнезда на земле.