Винный склад
Шрифт:
Сеньоръ Матаркадильосъ, хозяинъ маленькаго постоялаго дворика донъ-Грахо, былъ при смерти. Семья его умоляла революціонера пріхать, такъ какъ присутствіе его было послднимъ лучомъ радости для умирающаго. «Теперь онъ уже приговоренъ», писали его сыновья донъ-Фернанду. И онъ похалъ въ Хересъ и отправился пшкомъ по дорог въ Матансуелу, по той самой дорог, которую онъ прошелъ ночью, но въ обратную сторону, идя за трупомъ цыганки.
Когда онъ добрался до постоялаго двора, ему сообщили, что его другъ умеръ нсколько часовъ передъ тмъ.
Это былъ воскресный вечеръ.
Въ единсутвенной комнат хижины, на бдно убраной кровати лежалъ
Вдова и дти, неся съ покорностью давно ожидаемое ими несчастіе, наливали стаканы виномъ, и служили своимъ покупателямъ, сидвшимъ въ непосредственной близости постоялаго дворика.
Поденщики Матансуэлы пили здсь, составивъ большой кружокъ.
Донъ-Фернандо, стоя у дверей хижины, созерцалъ обширную равнину, гд не видно было ни одного человка, ни одной коровы, въ монотонномъ уединеніи воскреснаго дня.
Онъ чувствовалъ себя одинокимъ, вполн одинокимъ. Только что онъ лишился послдняго изъ товарищей революціонной юности. Изъ всхъ совершившихъ походъ въ шоры и шедшихъ навстрчу смерти или тюрьм ради романтизма революціи, никого не оставалось подл него. Одни бжали въ отчаяніи за море, подшпориваемые нищетой; другіе — гнили въ земл, не имвъ утшенія видть, что справедливость и равенство царятъ надъ людьми.
Сколько безполезныхъ усилій! Столько тщетныхъ жертвъ! И наслдство столькихъ трудовъ, казалось, теряется навсегда! Новыя поколнія отворачиваются отъ старыхъ, не хотятъ принять изъ ихъ утомленныхъ и слабыхъ рукъ бремя ненависти и надеждъ.
Сальватьерра съ грустью смотрлъ на толпу работниковъ. Они или не знали его, или длали видъ, что не знаютъ. Ни одинъ взглядъ не былъ устремленъ на него.
Говорили они о великой трагедіи, все еще, казалось, державшей подъ своимъ гнетомъ рабочій народъ въ Херес, о казни пяти поденщиковъ за ночное вторженіе въ городъ, но говорили они спокойно, безъ страсти, безъ ненависти, точно это была казнь знаменитыхъ разбойниковъ, окруженныхъ ореоломъ народной славы.
Они выказывали нкоторую горячность лишь разсуждая о мужеств, съ которымъ они умерли, о томъ, какъ они входили на эшафотъ. Хуанъ и де-Требухена шли на смертную казнь какъ люди не способные чувствовать страхъ, не бахвалясь этимъ. Два другіе убійцы умерли какъ животные. А воспоминаніе о бдномъ Маэстрико почти вызывало у нихъ смхъ съ его дрожью смертельной тоски и его криками «да здравствуетъ революція», чтобы внушить себ мужество и сдержать нервность свою.
О власть имущихъ, о тхъ, которые присудили ихъ къ несправедливой и неслыханной смертной казни, о тхъ; которые, быть можетъ, подготовили этотъ взрывъ для оправданія репрессій, ни единаго слова. Низкій страхъ, намреніе не думать, отражалочь въ глазахъ всхъ. Они молчали и продолжали пить.
Одивъ изъ нихъ подошелъ къ Сальватьерр. Это былъ Сарандилья, еще боле ослпшій. Онъ не узналъ революціонера, пока хозяева дворика не сказали ему, что онъ тутъ.
Съ больши интересомъ разспрашивалъ о Рафаэл. Ахъ, донъ-Фернандо, какъ все измнилось въ Матансуэл посл отьзда Рафаэля. Теперь мыза принадлежала дону-Пабло Дюпону и имъ былъ новый надсмотрщикъ, чедовкъ суровый и жестокій, мучающій и его и всхъ поденщиковъ.
Но поденщики — вотъ они тутъ боле довольны, чмъ прежде, въ хорошихъ отношеніяхъ съ новымъ хозяиномъ, и стыдятся, точно краснющія двушки, подойти къ человку, ненавистному богатымъ. Они узнали Сальватьерру, но тмъ не
Это уже новое сословіе работаиковъ, на которыхъ Сарандилья смотрлъ съ удивленіемъ. Они въ восторг отъ увеличенія поденной платы.
Получали они по два реала въ день, а теперь два съ половиной, и приписываютъ это увеличеніе платы своей покорности и подчиненію. По хорошему вы выиграете больше, чмъ по дурному, сказали им, и они повторяютъ эти слова, глядя съ презрніемъ на мятжныхъ агитаторовъ, пытающихся побудить ихъ къ возстанію. Будучи послушными и покорными, быть можетъ, со временемъ, они получатъ и по три реала въ день. Истинное счастіе!
На мызу Матансуэлу они смотрли чуть ли не какъ на рай. Сострадательный Дюпонъ оказывалъ неслыханное великодушіе. Онъ заботился о томъ, чгобы поденщики ходили къ обдн по воскресеньямъ и каждый мсяцъ посылалъ ихъ къ причастію.
Дюпонъ былъ современный христіанинъ, какъ онъ говорилъ. Вс дороги казались ему хорошими для завоеванія душъ.
И поденщики, по словамъ Сарандильи, молились и пили подносимые имъ хозяиномъ за хожденіе къ обдн стаканы вина, маленько насмхаясь надъ нимъ и называя его «двоюроднымъ братомъ».
Долгое, пребываніе Сарандильи рядомъ съ Сальватьеррой, и любопытство, внушаемое этимъ послднимъ, побдили, наконецъ, удаленіе отъ него поденщиковъ. Нкоторые подошли въ нему, и мало-по-малу около революціонера собрался кружокъ.
Одинъ изъ стариковъ заговорилъ съ нимъ насмшливымъ тономъ. Если донъ-Фернандо ходитъ по селамъ, чтобы разжигать, какъ въ былыя времена, онъ теряетъ лишь время, народъ ожегся: онъ теперь словно кошка въ пословиц, обваренная кипяткомъ. И не потому, чтобы поденщикамъ жилось бы хорошо. Живется-то не лучше, чмъ бднякамъ, казненнымъ въ Херес. Мы старики, — продолжалъ этотъ деревенскій философъ, — еще остаемся врне вашей милости и другимъ вашимъ современникамъ. Знаемъ, что они не разбогатли проповдями своими, какъ многіе другіе; знаемъ, что они пострадали и много вынесли. Но посмотрите, милость ваша, на этихъ парней.
И онъ указалъ на тхъ, которые остались сидть, не приблизились въ Сальватьерр; вс молодые.
Время отъ времени они посматривали на революціокра дерзкими глазами. Обманщикъ, какъ и вс т, кто стараются втереться въ среду работкиковъ. Послдователи его ученія гніють на кладбищахъ, а онъ вотъ тутъ… Поменьше проповдей и побольше хлба… Они умне и видли достаточно, чтобы кой-чему научиться и стоять на стороне тхъ, кто даетъ. Подлинный другъ бдныхъ хозяинъ съ его поденной платой, и если онъ сверхъ того даетъ еще вино, тмъ лучше. Кром того, какое дло до судьбы рабочихъ этому дяд, который одвается точно сеньоръ, хотя онъ и въ потертомъ плать, словно нищій, и не иметъ мозолей на рукахъ? Онъ желаетъ лишь жить за ихъ счетъ, обманщикъ какъ столько другихъ.
Сальватьерра угадывалъ эти мысли въ враждебныхъ ихъ глазахъ.
Голосъ стараго крестьянина продолжалъ преслдовать его своей угрюмой философіей.
Зачмъ ваша милость такъ сильно волнуется изъ-за судьбы бдныхъ, донъ-Фернандо? Оставьте ихъ: если они довольны, пусть и милость ваша будетъ довольна. Притомъ, мы вс теперь проучены. У насъ нтъ силъ бороться съ власть имущими. Вы, милость ваша, который такъ много знаете, попытайтесь склонить на свою сторону жандармерію, внушите ей свои взгляды, и когда вы явитесь во глав ихъ, будьте спокойны, вс мы примкнемъ къ вамъ.