Винный склад
Шрифт:
Его выпустили, оставивъ на свобод, зная, безъ сомннія, что теперь онъ не отыщетъ нигд угла, гд бы могъ свить себ гнздо, и слова его прозвучатъ безъ отзвука въ молчаніи террора.
Когда онъ явился въ Хересъ, его прежніе друзья избгали его, не желая компрометировать себя. Другіе же смотрли на него съ ненавистью, точно онъ изъ вынужденнаго своего изгнанія былъ отвтственъ за все случившееся.
Но сеньоръ Ферминъ, старый его товарищъ, не принадлежалъ къ этому числу. Увидавъ его, онъ поднялся, бросился въ его объятія, съ дрожью сильныхъ людей, которые не могутъ плакать.
— Ахъ,
Сальватьерра сталъ утшать его. Онъ все зналъ. Побольше мужества. И онъ жертва общественнаго разложенія, противъ котораго донъ-Фернандо металъ громы со всмъ пыломъ аскета. Еще онъ можетъ начать новую жизяь, окруженный всей своей семьей. Міръ великъ. Гд его сынъ устроитъ себ гнздо, туда и онъ можетъ похать къ нему.
И Сальватьерра нсколько дней подъ рядъ приходилъ къ своему старому товарищу. Затмъ онъ ухалъ. Одни говорили, что онъ въ Кадикс, другіе — въ Севиль, скитаясь по той андалузской земл, гд съ воспомианіями ея героизма и великодушія лежали останки его матери — единственнаго существа, любовь котораго усладила ему жизнь.
Онъ не могъ оставатъся въ Херес. Власть имущіе смотрли на него косо, точно готовы кинуться на него; бдные избгали его.
Прошелъ еще мсяцъ. Однажды вечеромъ, Марія де-ла-Лусъ, стоя у дверей своей хижины, чуть было не упала въ обморокъ. Ноги у нея дрожали, въ ушахъ звенло; вся ея кровь, казалось, хлынула ей въ лицо горячей волной, и потомъ отхлынула, оставивъ его покрытымъ зеленоватой блдностью. Рафаэль стоялъ передъ ней, укутанный въ плащъ, точно поджидая ее. Она хотла бжать, скрыться въ самый отдаленный уголокъ своей хижины.
— Марія де-ла-Лу!.. Марикилья!..
Это былъ тотъ же нжный и умоляіощій голосъ, какъ во времена ихъ свиданій у ршетчатаго окна, и не зная какимъ образомъ, она вернулась назадъ, робко приближаясь, устремивъ глаза, полные слезъ на бывшаго своего жениха.
И онъ тоже былъ полонъ грусти. Печальная серьезность, какъ бы придавала ему нкоторое изящество, утончая суровую вншность человка борьбы.
— Марія де-ла-Лу, — прошепталъ онъ. — Два слова не больше. Ты меня любишь и я тебя люблю. Зачмъ намъ проводить остатокъ нашей жизни бснуясь, кажъ несчастные?… Еще недавно я былъ такъ грубъ, что, увидвъ тебя, могъ почувствоватъ желаніе тебя убить. Но я говорилъ съ дономъ-Фернандо и онъ убдилъ меия своею мудростью. Это кончено.
И онъ подтвердилъ сказанное имъ энергичнымъ жестомъ. Кончилась ихъ разлука, кончилась глупая ревность въ несчастному, который не воскреснетъ и котораго она не любила, кончилось его злопамятство, вызванное несчастіемъ, въ которомъ она вовсе неповинна.
Они; удутъ отсюда, они покинутъ родину — разсотояніе изгладить дурныя воспоминанія. Они разыщутъ Фермина. У него есть деньги для путешествія всхъ троихъ. Свободные и счастливые проживутъ они на лон природы, въ мстности, незнакомой съ преступленіями цивилизаціи, съ эгоизмомъ людскимъ, гд все принадлежитъ всмъ и нть другихъ привилегій, кром труда; гд земля непорочна, какъ воздухъ и солнце, и не была обезчещена монополіей, не разорвана на части и унижена криками: это мое… а остальные люди пусть умираютъ съ голода.
И
Марія де-ла-Лусъ слушала его растроганная. Бжать отсюда! Оставить позади столько воспоминаній… Еслибъ негодяй, причина гибели ихъ семьи, еще былъ бы живъ, оиа осталась бы при своемъ женскомъ упорств. Но разъ, что онъ умеръ, и Рафаэль, котораго она не желаеть обманывать, мирится съ положеніемъ длъ и великодушно прощаетъ ее… да, они удутъ отсюда, и чмъ скоре, тмъ лучше!
Юноша продолжалъ объяснять ей свои планы. Донъ-Фернандо береть на себя убдить старика ухать; къ тому же онъ имъ дастъ письма къ друзьямъ своимъ въ Америк. He пройдетъ и двухъ недль, какъ они отплывутъ на пароход изъ Кадикса. Бжать, бжать скоре изъ страны вислицъ, гд ружейными выстрлами думаютъ утолить голодъ, и гд богатые отнимаютъ у бднихъ жизнь, честь и счастье!
— Пріхавъ туда, — продолжалъ Рафаэль, — ты будешь моей женой. Любовь моя будетъ сильнй прежней, чтобы ты не думала, что я храню въ глубин души какое-нибудь горькое воспоминаніе. Все прошло. Донъ-Фернандо правъ. Тлесное опороченіе означаетъ собою очень мало. Любовь, вотъ главное, остальное — вздоръ. Твое сердце принадлежитъ мн? оно мое?… Марія де-ла-Лу! Подруга души моей! Мы съ тобой пойдемъ при свт солнца — теперь мы возродились съ тобой, теперь именно начинается наша любовь. Дай мн поцловать тебя въ первый разъ въ жизни. Обними меня, подруга; я вижу, что ты принадлежишь мн, что ты будешь поддержкой моей силы, опорой моей, когда начнется жизненная борьба на чужбин.
И двое молодыхъ людей крпко поцловались на порог хижины, соединивъ уста свои безъ всякаго трепета чувственности, долгое время держа другъ друга въ объятіяхъ, словно они своей любовью бросали вызовъ старому міру, который покидали.
Сальватьерра проводилъ въ Кадиксъ и усадилъ на пароходъ свеаго стараго товарища, сентора Фермина, отплывавшаго въ Америку съ Рафаэлемъ и Маріей де-ла-Лусъ. Привтъ! Они больше не увидятся. Міръ черезчуръ великъ для бдвнхъ, прикрпленныхъ всегда на одномъ и томъ же мст.
Сальватьерра почувствовалъ, что у него текутъ изъ глазъ слезы. Вс его друзъя, вс воспоминанія его прошлаго исчезали, разрушенные смертью или несчастіемъ. Онъ оставался одинъ среди народа, котораго намревался освободить и который уже не зналъ его. Молодое поколніе смотрло на него, какъ на безумца, внушавшаго нкоторый интересъ своимъ аскетизмомъ, но они не понимали его словъ.
Нсколько дней посл отъзда этихъ своихъ друзей, онъ покинулъ свое убжище въ Кадикс, чтобы оттравиться въ Хересъ. Его звалъ умирающій, одинъ изъ товарищей хорошихъ его временъ.