Витька – дурак. История одного сценария
Шрифт:
Обычного читателя туда пригласить трудно.
Уметь читать сценарий – специфическое ремесло.
А если ваш сценарий гениален, художественен, то есть выражает ваше отношение к жизни через образ, – то умеющих прочесть его «так, как он написан»… – ну совсем мало!
Рукописи не горят? – но киносценарий, чтобы не сгореть, должен сначала стать фильмом!
Значит, вы должны найти конгениального киноповара – или жарить самостоятельно!
Увы, опыты общения с режиссерами
А как он может меня переписывать, если он… У меня кровь закипала, когда я слушал чушь так называемых режиссеров! Искать их я категорически отказывался. Поэтому режиссерам звонил сам М. Б. Маклярский – он меня любил, как он выражался, за «правду». Мне сходило с рук многое, что другим не прощалось, – спасибо!
И вот Михал Борисович вызывает меня. И говорит, загадочно подмигивая и особенно взмахивая руками: «Олег! Пляшите! Нашел вам самого талантливого в СССР режиссера! Так что одной бутылкой не отделаетесь!»
Я морщусь и скептически выражаюсь в том смысле, что, мол, не нужен мне талантливый, а нужен просто терпеливый и послушный исполнитель.
И тут как раз позвонили и попросили Олега Осетинского срочно зайти в Студенческий театр МГУ – на Герцена, ниже Консерватории. Для срочной встречи с режиссером.
Я вошел в холл – и ко мне как бы подлетел маленький гномик. Исподлобья, очень строго взглянул. Крепко пожал руку. И чрезвычайно важно и значительно произнес: «Я Быков. Это – очень серьезно. Вы сами не понимаете, что написали! Но до вашего сценария у меня были серьезные предложения. Я должен разобраться и все обдумать. Просто не отдавайте пока никому сценарий. До встречи!»
И, быстро и крепко пожав мою руку, он строго взглянул на меня – без всякой улыбки – и улетучился в толпе восторженных студенток.
Я потряс головой. Пожал плечами. И в каком-то ознобе, знакомом всем женихам перед ЗАГСом, отправился в пивную «Яма».
Ролан был на десять лет старше меня. Тогда это было очень много. И Ролан мне это как-то, по-советски дал почувствовать. Я как бы снова стал мальчонка, а ведь я уже отвык от этого, я был главный всегда! Я уже дружил с действительно великими Толей Эфросом и Борей Львовым-Анохиным. Я Михаила Ильича Ромма со второго раза называл на «ты», а иногда – «Миша» – Андрон К. может подтвердить! Их с Тарковским просто ошеломило, когда я сказал: «Миша, очень хочется есть!» – и он сам сделал яичницу. Они ведь были только его студентами, а я был его личный ученик-приятель. А тут – такая напыщенность, совковая торжественность, напускная строгость! Я был слишком молод и не понимал еще всех наполеоновских комплексов миниатюрного Ролана. Короче, сначала я похохотал – Господи, кто это такой?! – а потом очень пригорюнился. Приперся в квартиру Горохова часа
– Это Быков. Я вам весь вечер звоню. Не поздно?
– Нет, я ложусь в пять.
– Сейчас можете приехать ко мне?
– Гм… У меня денег на такси нет. И на бутылку.
– Я встречу, заплачу. У меня все есть. Только быстрей!
Он диктует, я пишу дрожащей рукой адрес – там, где они жили с Лилей Князевой.
Ночная тихая Москва. Теплый июньский дождь. Повезло с такси. Вхожу к Ролану через десять минут. Он быстро прижимает палец к губам. Шепчет:
– Тсс! Лиля спит очень чутко!.. Проходите. Все! Я решил – буду ставить ваш сценарий! Это – правда, это – образ этого времени! А знаете, кто был предыдущей правдой – в предыдущей эпохе? – Он хитро, по-ленински, щурится. – Чапаев!
И ведет меня, ошеломленного, на чистейшую крохотную кухоньку и сразу разливает коньяк в рюмки.
И… – я впервые слышу этот грудной смешок! Такой рассыпчатый хулиганский смешок. Он заманивал тебя этим воркующим хрипловатым смешком – будто в предвкушении каких-то радостей, невероятных новостей, озарений, застолий разума. Этот полетный смешок, обещавший дружбу, надежду и веру, – покорил меня навсегда. Ролан широко улыбался. Вся его важность испарилась! И он кинулся на меня – с ликующим монологом.
– Олег! Можно я буду вас звать на «ты» – Олежка? Вы ведь совсем юный! Ладно? Олежа! Ты не понимаешь, что ты написал! Это – гениально! Кстати, «Катера» – эстетское название. Нужно прямо назвать – «Витька-дурак». Это – про Россию! Это же – птица-тройка! куда летишь ты! «Я требуюсь, я на каждом заборе требуюсь!» Гениально! Витька-дурак! Он всех нас утешит своим лукавством!
– Это у вас какой-то Лука получается! И название – я еще подумаю!.. – Но я уже в полете радости, счастье единомыслия – разве сравнить это с пустотой прежних режиссеров…
И всю ночь я смотрю на него – и балдею – это не гномик, это мой волшебный тролль! как все понимает! как все помнит – лучше меня! как чувствует все ходы, мои сокровенные тонкости! как любит мою поэму про русского мальчика Витьку, который так по-русски хочет лететь… «Крыльями машет, а улететь не может – зарплата не та!..» – хохочет Ролан…
Как он любит меня! Фильм будет прекрасный – и…
– Очень быстро, Олежа! – обещает Ролан. – Это надо делать очень быстро! Все – быстро! От тебя ко мне ничто не должно течь! Лететь – да!
Я пьянею от слов, от тепла, от коньяка, от уже следующих планов.
– Ты мне потом напишешь «Маленького принца» – смешаем с судьбой самого Экзюпери! Потом – русскую сказку!.. – сияет Ролан.
И тут в кухню заглядывает суровая, чтобы не сказать больше, народная артистка СССР Лилия Князева в халате.
– Доброе утро! – ледяным тоном говорит она. – Уже семь часов! Юноша, захватите с собой, пожалуйста, все пустые бутылки!
Ролан смущенно провожает меня на лестницу. Мы долго смеемся, обнимаемся, чуть не со слезами целуемся.