Вкус жизни
Шрифт:
Она редко затрудняла себя размышлениями о политике, и сейчас ей не хотелось углубляться в незнаемое. Подобные разговоры она называла плевками зайцев в морду волка на недосягаемом расстоянии.
– …Но это только первая страничка новой летописи. Появились молодые перспективные руководители, знающие толк в государственных делах. Они нам приглянулись. Правда, непонятно зачем стали клониться в сторону европеизации, будто мы нуждаемся в няньках или своей головы у нас нет. Не от хорошей жизни у нас началась модернизация. А теперь вот в ВТО рвемся. На ту ли лошадь ставим? Мировой кризис уже и так нас зацепил.
– Вот насчет ВТО можно поспорить, мезальянс это или нет, – с холодным дерзким выражением лица заявила Инна.
– Прежде чем что-то утверждать, надо все плюсы и минусы положить на чаши весов, – неодобрительно покачала головой Алла, стараясь уловить, куда клонит Инна. Она произнесла это без всякого стремления вызвать раздражение оппонента, но та вдруг надменно ощетинилась:
– Ты хочешь приписать мне мысли и чувства, которых я не разделяю?
Алла ответила ей взглядом, исключающим вольности. Лена про себя отметила, что в ее лице не первый раз за встречу появлялось что-то такое, что удерживало любопытствующих на расстоянии.
– Я думаю, Ленин тоже не хотел плохого для народа, да поздно понял, что другого способа удержания власти не знает… А теперь люди наверх целенаправленно рвутся из-за денег, чтобы лоббировать свои интересы, – подала голос Аня. – Воруют масштабно, но внешне соблюдают этикет… Что толку говорить?.. Но на большее я не гожусь…. Оставим эту тему… – извиняющимся тоном добавила она. – …Никто меня не слушает. Я не принадлежу к числу тех, чьи мысли ценят…
«Сама себя высекает. Слушать такое – выше моих сил, – молча сердито реагирует на слова Ани Лиля. – Анька неплохая девчонка, но в больших дозах она утомительна».
Жанна встрепенулась и тем самым вывела Аню из затруднительного положения:
– Я Фиделя Кастро уважаю. Ни яхт тебе, ни счетов за границей, хотя столько лет у руля. Никогда перед США не опускался на четвереньки, не протирал брюки на коленях. Противоречив, многогранен, интересен. А как говорит! Выразительность и откровенность – свойство незаурядной искренней натуры. Вот объясните мне, зачем в нашей Думе артисты и писатели? Они только описать и сыграть такого, как Фидель, могут, но не стать им. Во власти должны быть специалисты: юристы, политологи, чтобы обо всем народе думали, а не свою копну молотили. Во всяком случае, я пока не вижу среди них достойных «высокого трона», хотя, может быть, все они прекрасные люди.
– Ленин был юристом, – логично заметила Инна, тем самым подтолкнув собеседниц на спор.
– Нэп быстро вывел страну из разрухи.
– Сейчас другая экономическая и технологическая ситуация.
– У нуворишей особняки, импортные машины, а старики копейки считают.
Галя свой пример привела.
– …Простой народ в начале перестройки пытался выжить, а чиновники, упиваясь своей властью, поддразнивали нас своей неуязвимостью и, наверное, едва скрывая ухмылки, с удовольствием издевались над нашими бесполезными усилиями
– Чехов говорил: «Зачем толкаться? Всем места хватит», – подала голос Инна. – Поспешу перейти к интересующему нас вопросу с другой стороны.
Но Галя, повысив голос, не позволила помешать ей высказаться:
– Чиновникам при любой власти сладко. Умная, хитрая стая. При социализме если чиновник проворуется, ему сразу аморалку «клеили» – отвлекали внимание от экономических проблем, – а сам он нырял в больницу, на время, пока эхо затихнет, и его переведут в другое не менее теплое местечко. А сейчас им еще вольготнее стало.
– И все-то ты знаешь, только полутонов не замечаешь, – недовольно поморщилась Лера.
– А в армии всегда принято «назначать» виновных, козлов отпущения, – Инна с явной радостью ответила на иронию Леры своей порцией «информации». – А еще говорят, что свет достается героям, а тьма – врагам.
– Не все чиновники зловредны. Я помню в начале перестройки неубранные поля, недостаток продовольствия в городах, обращение мэра Ленинграда Собчака к сельским чиновникам: «Не запахивайте овощи, дайте людям запасти себе на зиму картофель, капусту, морковь…» – не замедлила отметить Лера.
– Мы тоже не гнушались любой грязной работы, чтобы прокормить семьи. Как-то хотели подработать на сборе плодов, а нас с овчарками встретили в колхозном саду его новые хозяева, защищенные от законов деньгами, как броней, – вспомнила Лиля. В ее смешке звучала горькая ирония.
– Отвыкай от социалистических привычек. Тебе такая мысль еще не приходила в голову? – улыбнулась Лера.
– Мне уже поздно.
– Все ваши мелочи – своеобразное послевкусие мирной революции, – фыркнула Инна.
– А мы – инженеры и ученые института – работали на картофельном поле. Когда убрали весь участок, его хозяин отказался расплатиться с нами картошкой. Он просто скрылся. Его подчиненные только руками разводили. А ведь раньше мы верили устным договоренностям, нас со студентами с распростертыми объятиями принимали. Теперь мало получить работу, надо еще добиться, чтобы за нее заплатили, – пожаловалась Рита. – Со мной на поле был племянник-пионер. Он был потрясен. Его еще никто не обманывал. Моя коллега пошутила: «Вырастай, мальчик, и сам становись начальником, чтобы больше «не обламывали» тебя, как сегодня».
– Ну и как у него успехи? Внял совету? – деликатно поинтересовалась Эмма.
– Он руководитель небольшой фирмы.
– Наши дети плохо помнят то время, которое так ценят их родители. Им проще приспособиться, они не испытывают горечи, живущей в душах старшего поколения.
– Одни оплакивают былые дни, а другие – авантюристы всех мастей – успели настроить себе дома с мансардами и островерхими башенками, с бассейнами… – натянуто усмехнулась Лиля.
– Трудные были первые годы перестройки, но несравненно более легкие, чем те, что переживали наши родители в войну и после нее, – сказала Лера.