Вкус жизни
Шрифт:
– Мне приходилось рассматривать в альбомах серию «Апокалипсис» Дюрера, картины Босха и Брейгеля. И «Апокалипсис» Пикассо тоже видела. Гениальное произведение! И сюжет, и воплощение потрясают. Эта картина – бессловесный, безгласный мир ужаса и боли. Она вопит о человеческой трагедии. А вот «Девочка на шаре» Пикассо меня как-то не задела. Не дано мне отыскать в ней зерна гениальности художника. Наверное, не доросла до ее понимания. И вообще… мне кажется, что иногда своими нововведениями Пикассо разрушал красоту… или за деньги рисовал модную ерунду. Как можно жить рядом с его уродливыми женщинами?.. Простите за мое глупое
Похоже, я шокировала учительницу. Она долго молчала, и я решила заговорить о другом, менее спорном и «пожароопасном».
– Помню, еще маленькой я была дотошная, настырная и прилипчивая к интересным людям, вот и спросила одного художника, почему у него деревья красные. Он объяснил мне, что существует такой прием для усиления производимого впечатления – цвет выбирать более яркий, чем есть в реальности.
И в картине «Апокалипсис» все направлено на усиления впечатления, чтобы изображение приобрело характер откровенного гротеска. Только тут наоборот – отсутствуют яркие краски. (А как же иначе!) Всюду страшно вытянутые, жуткие тела в диких неестественных позах, раздавленные дыханием неизбежного… А эта безотчетная выразительность – когда трагизмом дышит каждый мазок – тоже составляющая ужасного единого целого… Этот триумф смерти…
В этой картине я прежде всего вижу творческий ум художника, способный талантливым сюжетом потрясти даже не очень образованного человека (это я о себе), а потом уже гениальность его воплощения. Хотя, возможно, чтобы создать этот шедевр, оба качества у автора шли вровень, так сказать, в гармонии, и я не должна их разделять.
У меня, помню, мелькнула тогда странная мысль, что горе и страдание – это те ипостаси, через которые художник выразил свой талант. И, судя по картине, получалось, что не только через понимание прекрасного можно ощутить желание жить и любить, но и через сочувствие, сопереживание, даже через жуть происходящего, через страх потерять наш чудный мир.
Много чего нового, непонятного наворачивалось в моей голове, поднимаясь откуда-то из глубины души, пока я рассматривала эту картину. Потряс меня до основания ужас, кричащий с полотна... Это было впечатление, несопоставимое ни с каким другим.
Интересно, Пикассо долго шел к идее создания этого произведения, к пониманию его способов выражения, или его одномоментно озарило? Собственно, это неважно. Главное – есть шедевр, и он останется в веках… Пикассо разнообразен, наверное, потому, что, говоря казенным языком, он тоже шел к своим шедеврам методом проб и ошибок?
– Суконным языком, – шутливо вставила Анна Константиновна. – Ты в этой картине отметила его необычайную любовь к деталям?
– Да. В этом он тоже гениален. А еще меня картина Мунка «Крик» потрясла. У него, как мне показалось, немного детское, но такое глубокое, я бы даже сказала глубинное понимания страха и ужаса в душе человека! Я тогда себя трехлетней вспомнила… Как чутко художник уловил это состояние! И как интересно выразил его. Вот где единство формы и содержания! Талант налицо...
А я в пятом классе нарисовала трясущегося от страха мальчика вибрирующими, дрожащими линиями. Но когда внимательно всмотрелась, то поняла, что это рисунок-насмешка для журнала «Крокодил». Не вывела я душу мальчика наружу. Только свое брезгливое отношение к чужому страху
– Ты пойми, – опять начала меня просвещать Анна Константиновна, не дослушав моих эмоциональных излияний, – меняется окружающая действительность, изменяется наш внутренний мир, и искусство должно меняться. У каждой эпохи свои шедевры, у каждого времени своя правда. К тому же человека всегда влечет новое, непривычное. Это тоже стимулирует поиск.
– Насчет фразы «своя правда» – не стану спорить, я ее не понимаю. У нее, похоже, социальные корни, и поэтому она меня не увлекает. Это не мое. Меня она просто неприятно задевает… Мне почему-то вдруг одна выставка вспомнилась. Я тогда в шестом классе училась. Нас, отличников и лучших по трудовым показателям ребят, тогда премировали поездкой в город. Привели на выставку. А там был целый ряд картин, начиная от Адама (древних) до современных авторов. И что я увидела? После Леонардо да Винчи, чем ближе к нашему времени, тем примитивнее смотрелась живопись! Грустно мне стало. Получалось, что таланты по нисходящей уходят. Успокоила себя тем, что картины кем-то были подобраны очень неудачно или в наш город «не завезли» шедевров… Хотя мне себя обычно трудно бывает усахарить, но, видно, очень хотелось верить в лучшее…
Я понимаю, что нет конца совершенству, а значит, и поиску, стремлению к совершенству. Здесь кто на ощупь идет, кого Всевышний ведет, как говорит моя бабушка. В искусстве, как и в науке, надо расширять границы познания мира, искать способы и методы реализации идей. Каждое время ставит новые вопросы, и на них приходится отвечать, вот именно поэтому в картинах художников мне прежде всего важно видеть талантливый сюжет, новые средства и способы выражения сущности, а потом уже блестящее исполнение. Изображение привлекает меня в первый момент ненадолго, а потом я начинаю «копаться» в произведении, искать суть. Натура у меня такая, что ли, техническая в первую очередь.
Вот Рембрандт, например, внес новое в постановке света, Леонардо да Винчи изобрел новые краски и тем мне тоже особенно ценен, помимо всего прочего. Под прочим в данный момент я имею в виду его гениальные картины, – торопливо и бестолково раскрывалась я перед Анной Константиновной, боясь не успеть высказаться. – Говорят, в искусстве не бывает прогресса. А как же новаторства в области света и цвета, открытие объемного изображения и многое другое? Просто он не так явно выражен, как в науке.
– В науке главное – «что?», а в искусстве – «как?» – улыбнулась учительница, сразу поняв меня.
– Очень важное замечание! Обязательно возьму на вооружение! – обрадовалась я новому для меня афоризму. – Вот совсем недавно я записала в дневник, что мы, русские, спрашиваем, зачем живем, а американцы – как жить. Вот ведь какая интересная между нами разница. А еще я услышала про американцев: когда они улыбаются – это у них означает – у меня все хорошо, а если русский улыбается, то он хочет этим сказать – у нас с вами все будет хорошо. Несхожая у нас психология. Поймем ли мы когда-нибудь друг друга?