Внешние дифференциальные системы и вариационное-исчисление

Гриффитс Филлип А.

— Мой возлюбленный от меня открестился, сказал, чтобы я не звонила ему и не беспокоила его. У него жена, семья, дети, и до моих проблем ему нет никакого дела. На седьмом месяце беременности меня приговорила к четырем с половиной годам среднего режима и этапировали в колонию на Урале.

Меня начинает бить озноб. Мысли хаотично жужжат в голове. Теперь я сама вцепляюсь пальцами в ладонь Вани и растерянно гляжу на него. Иван также ошеломлен рассказом Аллы, как и я.

— Моя мама поехала следом за мной и сняла в городе квартиру. Мы решили, что я рожу ребенка, и мама сразу его заберет. Несмотря на все обстоятельства

и предательство отца моего ребенка, я очень любила своего малыша и ждала его. Несмотря ни на что, это был желанный и любимый ребенок.

Я замечаю, как до этого сухой и спокойный голос Аллы надламывается, а ее глаза становятся чуть влажными.

— Роды у меня начались на три недели раньше срока. Я не смогла родить в тюремной больнице, потому что гинеколог отсутствовал. Не помню уже, почему. Меня повезли под конвоем в городской роддом. Там я родила девочку. Мне даже не дали подержать ее на руках. Акушерка только приложила ее к моей груди на несколько минут. После этого девочку унесли, а меня повезли обратно в тюрьму. Моя дочка должна была остаться в роддоме на несколько дней, пока я не свяжусь со своей мамой, чтобы она ее забрала. Но связаться с мамой не получилось. Она умерла за день до родов. Мой адвокат обнаружил ее тело на кухне съемной квартиры. Маму разбил сердечный приступ.

Мне отчаянно не хватает воздуха. Я делаю глубокие вдохи, но такое ощущение, что кислород в комнате заканчивается. Начинает кружиться голова. Комната крутится передо мной, как в центрифуге. Я хватаюсь обеими руками за горячую кружку чая. У меня ледяные ладони, как будто я стою голая на тридцатиградусном морозе.

— Встал вопрос, что делать с моей дочкой. Забрать ее в колонию я не могла, тогда не было условий для содержания заключенных с детьми. Сейчас, насколько я знаю, почти в каждой женской колонии такие условия уже есть. Но двадцать пять лет назад их не было. По крайней мере в той колонии, в которой я сидела. Может, в каких-то других такие условия были, не знаю.

Я делаю еще глоток чая. На этот раз маленький и осторожный. Но меня так знобит, что кипяток приходится кстати.

— Меня вызвала начальница тюрьмы и сказала, что мою дочку должен кто-то забрать. А забрать ее никто не мог, потому что папа сначала занимался транспортировкой маминого тела в Москву, а потом с горя начал пить. Единственным выходом было отправить мою дочку в дом малютки. Но для этого мне надо было написать от нее отказную на имя главврача роддома. Начальница тюрьмы, сказала, что это чистая формальность, и эта отказная ничего не значит. По закону у роженицы, которая отказывается от ребенка в роддоме, есть полгода на то, чтобы передумать, и забрать ребенка обратно. Мне эти полгода были нужны, чтобы уговорить папу забрать мою дочку. Ну или найти других родственников, которые согласятся это сделать. Несколько месяцев я спрашивала всех родственников и знакомых, кто может на время взять мою девочку. Никто не хотел такой ответственности. А потом однажды меня вызвала начальница тюрьмы и сказала, что моя дочка умерла.

У меня внутри все опускается и скручивается в тугой узел.

— Я отсидела свои четыре с половиной года и вышла на свободу. Из колонии я отправилась сразу на кладбище и увидела могилу своей дочки. Это была классическая заброшенная могила, за которой никто не ухаживал. На

покосившемся кресте было написано имя моей дочки: Олевская Мария Алексеевна. Так я двадцать четыре года жила с мыслью, что моя дочь умерла в доме малютки. Я ведь сама видела могилу. Да и зачем бы мне врали, правда? Кому нужно воровать моего ребенка?

Алла делает паузу и с глубокой грустью в холодных глаза смотрит на меня.

— А потом появилась ты, Инга. Ты очень сильно похожа на мою прабабушку. Просто одно лицо. А еще ты стала говорить про мою дочку. Про нее никто не знал, кроме моего мужа. Все это вызвало во мне подозрения. И надежду, что на самом деле моя девочка не умерла. Я полетела в тот город. Я только что вернулась. Из аэропорта сразу к вам. Знаешь, зачем я летала в твой родной город, Инга?

— Зачем?

Я сама удивляюсь тому, как звучит мой голос. Сипло.

— Я выкопала могилу своей дочки и вскрыла гроб. Он оказался пуст. У меня есть все основания полагать, что моя Маша жива. И я обязательно выясню, зачем меня так жестоко обманули. Начну с директора дома малютки. Не знаю ее фамилии, помню только имя: Галина Ивановна. Я один раз разговаривала с ней по телефону, хотела спросить, как дела у моей Машеньки, все ли у нее хорошо. В разговоре я изо всех старалась убедить Галину Ивановну, что у моей дочки хорошая генетика и наследственность. Что я не убийца, не наркоманка и не непутевая мамаша, которая бросила своего ребенка. А что я приличная девушка, которая оступилась по неопытности, и что дочку свою я люблю. Видимо, кому-то очень понадобился ребенок с хорошей генетикой, поэтому таким жестоким образом у меня решили забрать мою дочку.

Мне невыносимо все это слушать. Галина Ивановна — это моя тетя, сестра моей мамы. Она много лет была директором дома малютки в нашем городе, пока ее не отправили на пенсию.

С громким звуком я отодвигаю стул и встаю из-за стола. Меня трясет. Я подхожу к окну и опираюсь ладонями на подоконник. На мои плечи опускаются теплые сильные ладони. Ваня стоит у меня за спиной.

То, что я сейчас услышала, не укладывается в голове. Какой-то бред. Может быть такое, что Алла лжет? Вполне. Я ей не доверяю. Вот только зачем она лжет? Чего хочет добиться этим?

Я стараюсь сглотнуть ком в горле. В носу щиплет, в глазах колет. Я едва держусь, чтобы не разрыдаться.

Она сказала, ее дочку звали Мария?

От этого меня начинает трясти еще сильнее. Мое имя Инга, а не Мария.

— Я вам не верю, — хриплю. — Ни единому вашему слову не верю. Вы лгунья.

— Инга, пожалуйста, не надо, — шепчет мне на ухо Ваня.

— Она лжет! — вскрикиваю и сбрасываю с себя его руки.

Мне кажется, или Ваня действительно на ее стороне? Если так, то наши с ним отношения завершены сию же секунду.

— Я не собираюсь оставлять это просто так, — спокойно говорит Алла, смотря на меня. — У меня незаконно отобрали моего ребенка. Я их всех посажу. Начну с директора дома малютки. Ну и далее всех причастных. Возможно, на суде они признаются, чтобы скостить себе срок. Надеюсь, им ты поверишь, раз не веришь мне.

Я больше не в силах держать слезы. Они заструились по лицу.

— Нет, не смейте, — грозно предупреждаю Аллу. — Не смейте трогать Галину Ивановну.

— Это еще почему?

— Потому что она сестра моей мамы!