Во имя отца и сына
Шрифт:
– Да, конечно. Хоть что-нибудь, чем ничего.
– Так что ты с этой мадам будь понежней, - пошутил Златов.
– А я поехал на закупочную комиссию.
Не прошло часа, как Лика Травкина, восторженная, с пылающим лицом, сидела за письменным столом в кабинете Климова перед раскрытым блокнотом. Влюбленно глядя на скульптора круглыми птичьими глазками, она вела неторопливый "допрос", предварительно обойдя мастерскую и познакомившись с работами. Лика отрекомендовалась писательницей, корреспондентом молодежного журнала. Ее интересовали
– Статьей Афанасьева все возмущены. Это непристойный выпад и просто… ну, вы знаете, несерьезно, неумно, - сморщив тонкий носик и вздрогнув круглыми плечиками, вкрадчиво прощебетала Лика.
– И у вас в журнале возмущены?
– с язвительной улыбкой поддел Климов.
Он сидел в излюбленном кресле возле письменного стола и приставленного к нему круглого журнального столика. Глядя внимательно на девушку взглядом художника, думал: "Интересно, сколько ей лет? Двадцать пять, не больше. Нет, пожалуй, больше. Паутина морщинок у глаз, складка у рта… Юношеская прическа, мелкие черты лица и мягкий голосок молодят ее. В ней есть что-то… кошачье. Характера не заметно… А взгляд выдерживает привычно, даже с вызовом. Видно, восторженная натура. Любопытно".
– Я в редакции бываю редко. Изредка печатаюсь там. Я знаю, вы наш журнал недолюбливаете. Вы напрасно Думаете, что там плохо к вам относятся. Вас любят, уважают и ценят все порядочные люди.
– Она, не сводя глаз, кокетливо глядела на Климова, подперев подбородок руками.
"Довольно разбитная особа", - подумал Климов и, лукаво улыбнувшись, обронил:
– Передайте им мою благодарность.
– Кому?
– Лика ответила кокетливой улыбкой.
– Всем порядочным людям.
– Постараюсь. Через печать.
– И тотчас же ее лицо стало серьезным, и она восторженно сказала: - Это будет мой лучший очерк. Вы такой большой… Я даже слов не нахожу. Я, конечно, знала ваши работы и раньше, но то, что я увидела… Нет, мне здорово повезло.
Он перебил ее:
– Вы в каком жанре пишете? Проза, стихи?
– И то и другое. Вернее, мое призвание - стихотворения в прозе.
– Ого! Сразу за Тургеневым.
Она почувствовала иронию и тут же приняла вид незаслуженно оскорбленной. Климов понял, но извиниться перед ней почел еще более неудобным. Чтобы как-то смягчить напряжение, искренне признался:
– Был бы счастлив познакомиться с вашими стихотворениями в прозе. По-моему, жанр этот имеет будущее. Он портативен. Толстенные тома скоро перестанут читать.
– Ну что ж, - снисходительно молвила Лика, - если так немного нужно для вашего счастья, готова услужить… - И достала из сумочки книжонку "Голубое безумство". Положила ее перед собой и, прежде чем сделать дарственную надпись, задумалась, прикрыв маленькой ладонью глаза: ей хотелось написать что-то сногсшибательное, архиоригинальное. Но большим умом Лика никогда не отличалась.
"Гениальному Климову.
Дорогой Петр Васильевич!
Я счастлива,
что живу с Вами в одном городе".
Климов взял книгу, поблагодарил и, взглянув на обложку, вытаращил глаза:
– Почему "Голубое безумство", а не фиолетовое или не серо-буро-пластмассовое?
– И поняв, что опять сгоряча задел авторское самолюбие, добавил извинительно: - Интригующе, черт возьми! Будем читать.
– Я буду ждать вашего отзыва. Хорошо? Для меня это очень важно. Ваше мнение…
– А как я вам сообщу?
Лика взяла из его рук книжку и на обложке написала свой телефон.
Климов предложил ей чашку кофе, она охотно согласилась.
Вечером того же дня Матвей из своей квартиры звонил Лике:
– Докладывай, крошка Лика, как прошла первая встреча?
Она осыпала его градом вопросов:
– Ты с ним говорил? Что он обо мне сказал? Как он…
– Я его увижу только завтра, - прервал ее Златов.
– Ты очаровала его?
– Да, - торжествующе подтвердила Лика.
– А он симпатяга.
– Угощал?
– Кофе с коньяком. И без пирожного.
– Холостяки пирожного не держат. Коньяк заменяет. Ну что ж, действуй решительно и в темпе.
– Завтра я ему буду звонить.
– Это зачем? Он просил?
– Нет. Я скажу, что очерк сдала в АПН, принят, пошел на заграницу. А теперь решила написать книгу о нем и уже даже с издательством договорилась.
– Так быстро? Не годится. Денька два повремени.
А утром Климов спрашивал Златова, показывая ему "Голубое безумство":
– Послушай, Матвей, ты не знаешь такую писательницу или журналистку Лику Травкину?
– А что такое?
– Златов никогда не торопился с ответом.
– "…Я счастлива, что живу с Вами в одном городе…" - прочел он дарственную надпись. А про себя с иронией подумал: "Следовало бы добавить: "И мечтаю жить с Вами под одной крышей". Женщины умеют скрывать свои мысли, недоговаривать, опускать концы в воду".
– Да вот подарила вчерашняя, писать обо мне хочет.
– Ну и как она? Молодая, умная?
– По-моему, просто сексуальная особа. Морочила мне два часа голову. Ничего она не напишет. А книжка ее - это какой-то бред. Отрыжка старой декадентщины… Она тут телефон оставила. И неспроста. Послушай, если она позвонит - я уехал в Курск. Вернусь через полгода, через… год, не раньше.
– Как это понимать?
– Златов озадаченно склонил набок голову. Он был огорчен и не мог этого скрыть.
– Я ее сразу раскусил.
– Боишься влюбиться?
– В такую? Нет. Можешь быть спокоен: эта не для меня.