Водоворот времен
Шрифт:
Рик старался думать обо всем-всем на свете, только бы не вспоминать...
Вспомнил! Темно! Было так темно. Вода плескалась. Или, может, это он, а? Да! Да! Это он! Он придет за Риком и заберет!
– Не бойся, я с тобой, - мама взлохматила голову.
– И когда он уже повзрослеет, - вздохнул отец.
– У ребенка должно быть детство. Понимаешь? А то будет...как...
– мама замолчала.
Она вот так очень-очень часто делала. Говорит про кого-то - и тут же молчит. Словно бы забывает. Ну совсем как Рик. Но Рик уверен, что мама помнит.
Что-то над Риком прошумело.
Коленки подкосились, и миска чуть не выпала из рук. Отец подоспел вовремя! Его крепкая рука тут же схватила ладони Рика, и вот уже все было хорошо.
– Летучая мышь. Не пугайся. Давай! Ты помнишь, как надо подносить?
Рик быстро-быстро закивал.
Он помнил. Да, он все забывает...Но это он помнит. Почему? Сам не знает. Вот бы все так помнить!
Рик подходит к самой воде, так, что ноги сразу же промокают. Высоко поднимает - над самой головой - миску, и громко (так громко, чтобы совсем не страшно было!) говорит:
– Ворелл! Я подношу это зерно в надежде, что ты будешь так добр и пошлешь нам завтра быструю реку, чтобы помолоть зерно!
Подождав немного, Рик опускается на коленки и кладет миску. Ровно там, где песок становится водой. Потом быстро поворачивается - и вовсю бежит, не оборачиваясь. Теперь он совсем-совсем вспомнил, что боится. Очень боится.
Мама и отец еще там, на берегу. Раздается плеск воды. А вдруг не понравилось подношение? Вдруг это он? Рик вздрагивает, и прямо на бегу поворачивается...
– Вот и я говорю, что это ты здорово придумал. Таскайся, значит, с ним, - попервой дурость. А нет! Хитро! Что говорит, хитро! Толковый ты у нас. Хитро!
Голос раздается над самой головой. Противный такой, шамкающий. Не говорит - плюётся, причмокивает.
– Вот и я говорю, - а этот голос кажется смутно знакомым. Недавно...Темнота...Люди в темноте. Огонь.
Кто эти люди? Где мама, папа?
Он резко поднялся. Их больше нет. Потолок сменился грязно-серым небом. Лужа была сверху - и такие же грязные лужи были снизу.
– А, очухался! Ну, парень, и горазд ты спать! Олаф, вот, суёт тебе еду, суёт, а ты воротишь нос, да знай бубнишь!
– прошамкал и сплюнул.
– Ну, думаю, каюк! Глупо!
Телега подскочила на кочке. У Ричарда внутри все перевернулось.
– Не загадь!
Липкая гадость полезла изо рта и носа. Ядовитый огонь жег изнутри, но желудок был пуст. Но парень не в силах был упасть на холстину: все казалось, что снова вывернет.
– Башковитый! Не загадил, - от шамканья хотелось блевать еще сильнее.
– Ну, будя! На вот!
Ричард тыльной стороной ладони вытер лицо. Длинные и широкие рукава мешали. Откуда котта? Он таких никогда не носил. Теплая. Мягкая. Почти как одеяло дома...
Снова вывернуло.
– Меня еще сильнее после моего первого покойника, - а это уже голос того, кто любил правду.
–
Ричарда отпустило, и он огляделся.
На козлах сидели двое воинов. Один, тот, что правил лошадьми, кутался в овчину. То и дело он поворачивал голову влево и сплевывал. Смачно так. Этот и шамкал. Второй, сейчас повернувшийся к Ричарду, хмурился сильнее осенних туч. Шлем со стрелкой и нащечниками был надвинут очень низко, мешая разглядеть лицо.
А, это он не хмурился! Просто на шлеме над самыми глазами была гравировка, похожая на густые брови.
На самом деле воин улыбался. Он даже протянул фляжку:
– Выпей.
Ричард обхватил ее обеими руками. Гадость во рту обжигала, грозясь прожечь небо до самых костей. Но Окен помедлил. Живот снова заныл.
– Не бойся, пей. Вода там, вода, - рассмеялся "хмурый".
– Вино я уже все выпил давно.
– До города, - шамканье, - доберемся, а там дело нехитрое! Погуляем! Добро!
Ричард припал губами к фляге. Теплая! Он не любил теплую воду, но чего же она была вкусной! Как вкусно! И еще - она смыла отраву.
– Вот и правильно. Хлеб найдется, хочешь?
Зря он это. Ричард едва успел свеситься за борт повозки.
– Бывает, - заметил хозяин фляжки, когда Ричард сунул было ее обратно.
– Забирай. Она твоя. До города и впрямь недалеко. Тебе еще пригодится.
Ричард благодарно закивал и уселся на холстину. Только сейчас он почувствовал, что под ней какие-то мешки и сундуки: вся она была неровная. Заныла спина: еще бы! Он же пролежал здесь неизвестно сколько.
И позади, и впереди тянулись повозки, ничем не отличавшиеся от ричардовой. Разве что на них не сидели мальчики, потерявшие в одну ночь всех родных и близких.
Ричард зарылся лицом в ладони. Меж пальцев закапала соленая влага. Он плакал молча, стесняясь этого.
– Бывает, - снова произнес даритель фляжки.
– Ты знаешь, чего? Можно помочь твоей мести. Ты же хочешь отомстить?
Ричард тут же убрал руки и жадно закивал.
– Вот. Это правильно. Мужчина должен мстить за кровь кровью. У нас все это знают, во-о-от с таких лет, - воин держал ладонь у самой холстины.
– В городе мы в ратушу пойдем. Там расскажешь все, что знаешь. И про тех, кто деревню сжег, и то, как мы тебя подобрали. Все, что помнишь. Понимаешь? Любое твое слово может мести.
– И погребальный костер!
– не оборачиваясь, добавил шамкающий.
– Про него не забудь! Расстарались! Добро расстарались!
В этот раз было только жжение желудка, ничего больше.
– Будя!
– снова шамканье.
– Будя тебе! Этак кишки свои выплюнешь!
Ричард снова повалился на холстину. Он устал, он очень устал.
– Расскажет, - только и донесся до Окена голос "хмурого".
Хорошо, что не было никаких снов. Плохо, что не снились родители.
Радостный возглас (кто крикнул - шамкающий, хмурый или еще кто, Ричард так и не понял) вывел из такого хорошего, такого приятного забытья.