Водоворот времен
Шрифт:
– Иди. Деньги за проезд - вперед. А там уж вернут, ежели доспоришься. Ну, платишь?
– хладнокровно прозвучало в ответ.
Видно, такое случалось каждый день.
– Да!...Да!...Да подавись!
– возчик сунул мешок в руку стражнику.
– На!
– Добро пожаловать в славный город Лефер! Спасибо, что помогаете городскому совету поддерживать казну!
– отчеканил стражник. Еще чуть-чуть, и рассмеется.
– Кровопийцы! Прямо сейчас в совет! Прямо сейчас! Пошли!
Волы двинулись. Возчик причитал, и вопли его разносились
Их телега подъехала к самым стражникам.
– Ага! За проезд! За проезд в город по медному с человека! - радостно возвестили.
– Указ городского совета!
– Добрая компания пошлинам не подвергается, - расхохотался Олаф.
Ричарду стало не по себе от этого смеха: металл, металл холодный и убийственный, был слышен в этом хохоте.
– Что, и пацаненок тоже в Доброй компании? Не слыхивал такого!
– осклабился радетель городской казны.
– Слушай, Бенбенгют! И посмотри на парня внимательно, - Олаф свесился с козел, и его лицо оказалось прямо напротив лица стражника.
– Вчера деревню...
У Ричарда зашумело в ушах, и он не расслышал следующих слов Олафа. Поднявшийся ветер дул так сильно, да еще и в узилище врат, что он бы и мыслей своих не услышал.
– И потому мы везем его в совет! Пусть расскажет!
– ветер затих.
– Понял?
Когда Олаф вернулся на свое место, стражник уже смотрел совершенно иначе. Усмешка с его губ слетела.
– А что вы раньше не сказали? Мчитесь в совет! Да скажите, что я пустил вас без проволочек! Ребята!
Стражники расступились, открывая дорогу.
– Это мы завсегда!
– радостно прошамкали в ответ.
– Добро! Бывай!
Надо сказать, что стражники расступились - но быстрее телега ехать от этого не стала. Протиснувшись меж створками ворот и прижавшимися к туннелю стражникам, она оказалась на грязной улочке. Та полнилась от народа, сновавшего туда-сюда, и таких же возков. Они были везде. Тянувшиеся по бесчисленным ответвлениям улочек, они то пропадали, то появлялись снова.
А еще - был шум. Ричард каждый раз знал, что звуки накроют его с головой - и каждый раз пугался. Он втянул голову в плечи, закрыл ладонями уши, но это ничуть не помогло. Кажется, гомон стал только противней.
И - вонь. Не запах спелых овощей, навоза или еще чего-то в этом духе. Грязи, гнилья и гадости. Пятачок земли по эту стороны ворот был истоптан вдоль и поперек. Колеса телег, копыта и ноги перепахали почву, из неведомых глубин принеся самую тягучую грязь. Довершали дело канавы, стекавшиеся с этой половины города. Улица здесь шла в гору, так что помои стекали ровно к воротам.
Узкие и высокие дома жались друг к другу. То и дело из окошек, коих едва хватало, чтобы протиснулось ведро с выливаемыми помоями, выглядывали любопытные жители.
Телега пошла в гору. Ричард как раз оказался под нависавшими домами: вторые, третьи, четвертые этажи были куда шире первых. При определенной сноровке соседи из домов напротив могли пожать друг другу
– А ну! В сторону! В сторону! Ишь! - шамкающий замахнулся кнутом на ковылявшего нищего.
Оборванец, темный от грязи, патлатый, подпрыгивал на левой ноге, волоча за собой правую, неестественно вывернутую назад.
– Добряка обидели!
– тряхнул он патлами, прижимаясь к стене дома. Из окна второго этажа раздались возмущенные крики.
– Прости, брат!
– вмиг подобрел шамкающий.
Ричард не успел заметить даже, как в руке Олафа оказалась монета - и тут же была подкинута. Серебро! Целый серебряк!
Ричард ахнул. Он никогда и в руках-то не держал! Отец, бывало, показывал ему припрятанную промеж мешков "счастливую" монетку, истертую, обрезанную по краям, - но серебряную. Самый лучший человек на свете верил: она обязательно принесет удачу. Не ему, так сыну.
Окен сжал кулаки. Никакая монета не спасла отца и мать. Никакая...
Патлатый было начало благодарить, но Олаф тут же воскликнул:
– Не благодарят за такое! Добряков помяни, какие только были на этом свете! Обязательно помяни!
Ричарду показалось - или добряк заплакал? А может, это просто его глаза хищно сверкнули при виде серебра?
Нищий прижал кулак с зажатой монеткой к сердцу, кивнул и торопливо заковылял в проулок меж домами. Тут же на то место, где он стоял, вылили ушат помоев. Раздался писк. На счастье, Ричард не увидел маленьких черных (или серых?) тварей. Он их ненавидел всей душой, но не мог признаться самому себе, была ли то ненависть или страх? Пожиратели муки были повсюду, - в этом уж точно был совершенно уверен Окен.
И все-таки была, была в этом крае грязи и зарослях домов красота.
Когда телега сделала поворот, дома чуть расступились, и там, вдалеке, показалась башня. Белая-белая. А точнее даже, башня "малыш". Сколько Ричард помнил, она так и оставалась похожей на только начавший расти зуб.
Они подъехали ближе. Белой-белой эта рождающаяся башня выглядела только издалека. Стоило приблизиться - и можно было разглядеть следы потеков воды, комья грязи, вылетевшие из-под конских копыт, следы нечистот, в дождь затапливавших пороги. Но зачем об этом думать? Белая башня должна была стать самой прекрасной...
– И когда эту штуковину достроят? Столько, значит, серебра вбухали! Море пивом залить! Море! Тьфу!
– шамкающий искренне печалился.
– Достроят. Когда-нибудь. Или на камни растащат. Там видно будет, - парировал Олаф. Кажется, он совершенно спокойно относился к Белой башне.
Ричард так и рвался сказать что-нибудь, защитить башню-мечту, но...Родителей своих он разве защитил? Нет, совсем нет. Ричард сжался. Он закутался в котту и уткнулся в холстину. Город продолжал жить своей жизнью. От этого становилось еще противнее.