В материи замедленном распадеСвоя торжественность и потаённый смысл —Перетекание простого бытияВ небытиё.И у домов старинных штукатуркаНеспешно сыплетсяИ обнажает плоть кирпичных стен.Так дом живёт своей отдельной жизнью —Воспоминаниями о жильцах,Его своим дыханьем согревавших,И о руках, которые дверейКасались, окон и предметов —Тех, что потеряны давным-давно.И человек очнётся лишь от сна,Не ведая причины странной грусти.И целый миг чужим воспоминаньем живёт…И улыбается ему.
«Меж пространством и временем — тайная связь…»
Виктору Брюховецкому
Меж пространством и временем — тайная
связь. Кто нарушитЭту тонкую нить — потеряет себя и свой кров.И бескрайняя степь обожжённую выветрит душуВ бесконечном пути сквозь печальную сказку веков.Выйдет волк на курган. И захлопает крыльями птица.И промчится табун, серебристый от звёздных дождей.Терпкий запах степи в коридоре глухом растворится,И холодный сквозняк сдует пепел с ладони моей.Из бездонности времени — плач или странное пенье.Чей-то голос «…прощай!», чей-то голос в ответ:«…не забудь!».И полётом стрелы обернётся чужое мгновенье,И навылет пробьёт, и собою украсит мне грудь.И прогнётся ковыль. И закружат в немом хороводеМириады огней на высоком на Млечном Пути…Так и сходят с ума. Исчезают, навеки уходят,При создании мира себя в переплавку пустив.
«Смерть в окно постучится однажды…»
Смерть в окно постучится однаждыЛунной ночью иль пасмурным днём,И к плечу прикоснётся, и скажет:«Ты довольно грешила. Пойдём».И в полёте уже равнодушноЯ взгляну с ледяной высоты,И увижу, как площади кружат,И вздымаются к небу мосты.За лесами потянутся степи,Замелькают квадраты полей,Но ничто не кольнёт, не зацепитИ души не коснётся моей.Лишь пронзительно и сиротливоНад какой-нибудь тихой рекойСвистнет ветер, и старая иваПокачает корявой рукой.Камышами поклонится берег,И подёрнется рябью вода,И тогда я, пожалуй, поверю,Что прощаюсь и впрямь — навсегда.И, быть может, на миг затоскую,Увидав далеко-далекоНа земле возле стога — гнедуюСо своим золотым стригунком.И рванусь, и заплачу бесслёзно,И беспамятству смерти на злоПонесу к холодеющим звёздамВечной боли живое тепло.
Из книги «Жизни неотбеленная нить»
2001
«Из многих пёстрых видеосюжетов…»
Из многих пёстрых видеосюжетов,Которыми нас кормит телевизор,Засел осколком в памяти один,Где люди в серой милицейской формеБездомную собаку расстрелялиУ мусорного бака во дворе.Она сначала всё хвостом вилялаИ взвизгнула, когда раздался выстрел,Ей лапу перебивший. А потомВсё поняла и поднялась. И молчаСтояла и смотрела неотрывноНа тех или сквозь тех, кто убивал.Я видела, как люди умирают,Я зло довольно часто причиняла,И мне ответно причиняли боль.Я знаю точно: каждую минуту,Когда мы пьём, едим, смеёмся, плачемПо пустякам, когда, закрыв глаза,В объятиях любимых замираем,Обильнейшую жатву собираютСтрадания и смерть по всей земле.Конечно же, бездомная собака,Расстрелянная где-то на помойке,Не более, чем капля. Но и всё ж,Собаки умирают нынче стоя,А люди, утеряв свой прежний облик,Иное обретают естество,Столь чуждое и страшное, что разумСмущается, и сердце замирает,Пытаясь в бездну правды заглянуть.
«У морем разлившейся лужи…»
А поезд летит, и слепой гармонист
Играет «Прощанье славянки».
М. Дудин
У морем разлившейся лужи,С неделю небрит и нечист,Забытую ныне «Катюшу»Играет слепой баянист.Сидит он спокойно и крепкоНа ящике из-под вина,У ног его старая кепкаДеньгами совсем не полна.За порванный ворот стекаютДождинки, но в звуках живыхСады по весне расцветаютВ тридцатых и в сороковых.А голос надтреснутым эхомСрывается и дребезжит,От жалости или со смехомБросаем
мы в кепку гроши.И лишь неожиданно кроткоВсплакнула: «Уважил, старик…»Нетрезвая грузная тётка,И мне показалось на миг:Помята, хмельна и незряча,Заслышав знакомый напев,Россия тихонечко плачет,По-бабьи щеку подперев.
Александровский парк
Здесь пахнет шавермой, и снежной талью,И горечью дешёвых сигарет,Здесь тонкой акварельною печальюНеоновый окутывает светЛарьки, деревья, битую бутылку,Компанию подвыпивших юнцов,На столике пластмассовую вилку,В витрине отражённое лицо.И так легко, заслышав на минутуКакой-нибудь заигранный мотив,Очнуться средь сырого неуютаИ вздрогнуть, обнаженно ощутив,Что, словно из глубокого надпилаНеудержимо-щедрая смола,Жизнь истекла. В ней что-то было, было,Чего понять я так и не смогла.
«Тополя вырубают…»
Тополя вырубают. Такое обычное дело —За назойливый пух, что в июне летит высоко,И кружит по дворам, и змеится позёмкою белой,И по солнечным лужам плутает среди облаков.Тополя вырубают. Всё кажется просто и ясно —Их так долго терзали дожди, и снега, и ветра,Что костистые ветви к земле наклонились опасно.Отслужили, отжили. Должно быть, и правда — пора.Отчего же тогда по-сиротски безмолвно тоскуетНеуютное небо среди оголившихся стен,И всё кажется мне — это долгую память людскуюВырубают живьём, ничего не сажая взамен.
«По оврагам да по кочкам…»
По оврагам да по кочкамТо в присядку, то в прискочкуБоль-беда кружится-пляшет,Рукавом дырявым машет,Пляшет, пляшет босиком,Слёзы сушит кулаком.По расквашенным просёлкам,Полувымершим посёлкамТо старухою бормочет,То рыдает, то хохочет:«Эх, родная сторона.Я одна тебе верна!..»Пустырём, болотом, лесом,Серым пеплом, дымным бесом…И, затихнув средь бурьяна,Вдруг швырнёт с ухмылкой пьянойЗлым шутовским бубенцомСонной вечности в лицо.А в ответ — глухое эхоТо ли грома, то смеха,Крик нахохленной вороны,Дрожь осины, шёпот клёна,Да молчание икон,Да земли чуть слышный стон.
«Кругом измена, трусость и обман…»
Кругом измена, трусость и обман…
Из дневника Николая II
Кругом измена, трусость и обман.С мучительной натужностью воловьейВек натянул в последний раз аркан —И захлебнулся собственною кровью.На пустыре величественный кран,Как вождь, простёр пустую длань. И снова —Кругом измена, трусость и обман,И горький дым отечества больного.
«Грохот кухни и сортира…»
Грохот кухни и сортира,Полутёмный коридор —Коммунальная квартираВсеми окнами во двор.Ночью дом натужно дышит,Мелко стенами дрожит.Если слушать, то услышишь,Как вздыхают этажи.Скрипнет дверь, замок озлится,Грянет выстрелом в упор,И затеют половицыБесконечный разговор:…их в двадцатом уплотнили,выселением грозя……а жилец был новый — в силе,но в конце тридцатых взят.…помнишь, та — сплошные нервы,в крайней комнате жила……в сорок первом, в сорок первомв самый голод умерла.…в угловой держались цепко,разрубили топороммебель старую на щепки……всё равно — в сорок втором…Эти выехали сами,Тот всё пил, да и зачах…Только память, только памятьГлухо шепчется в ночах.Лица, лица, лица, лица…Что ни взгляд — немой укор.Тихо стонут половицы.Окна пялятся во двор.