Воин в поле одинокий

Полянская Екатерина Владимировна

«Опять я заговариваю смерть…»

…Поэты смерть заговаривают.

А. Кушнер. Из выступления на вечере в Политехническом институте.

Опять я заговариваю смерть, А та, быть может, где-нибудь напротив Рукой подпёрла щёку в полутьме, Чтоб завтра в чернокрылом развороте Атаковать… И снова всё не то — Сквозняк шевелит выцветшую штору, Безжизненно повисшее пальто Печали добавляет коридору. И лампочка под самым потолком, Сочащаяся тускло-жёлтым светом, Ещё мигнёт последним маяком Бумажным кораблям, плывущим в лету. Ещё мигнёт, чтоб я могла посметь Вернуться на огонь и снова, снова Смотреть, как зачарованная смерть Кружится

над рождающимся словом.

«Пегаса порешили сдать в прокат…»

Пегаса порешили сдать в прокат, Конечно, из благого побуждения: Платите и катайтесь все подряд — Осёдлано живое вдохновенье. Пегас вначале вроде ничего — Трусил себе, наматывая мили, Но всадники замучили его — Надёргали губу и холку сбили… Полнеба распорол широкий взмах Затёкших крыльев, звякнула подкова — И в чьих-то неуверенных руках Остались пустота да рваный повод. Гляди — освободившись наконец Отбросив разом чуждые законы, Уносится крылатый жеребец, Сын яростных Нептуна и Горгоны. И с хохотом, не ведая преград, Дорогою неторенной и звонкой Вовек неукротимые ветра Стремительно летят ему вдогонку.

«А нынче и упырь уже не тот…»

…Плащ распахнут, грудь бела, Алый цвет в петлице фрака. А. Блок. «Пляски смерти»

А нынче и упырь уже не тот — Ни фрака, ни плаща, ни склянки с ядом, Но никуда не делся он и, рядом С живыми существуя — не живёт. Уверенные жесты цепких рук, И к власти неустанное стремленье… Дезодорант скрывает запах тленья, А хруст купюр — костей мертвящий стук. Презрительно кривится тонкий рот, Но словно из кладбищенской ограды Могильная дыра пустого взгляда Порой нездешним холодом пахнёт. И снова всё по-прежнему, всё — ложь… И только лишь поэт один услышит, Как нынче тишина неровно дышит, Едва уняв испуганную дрожь.

Осколки

За моря летит синица, Петушка несёт лисица, Вьётся ленточка в косице Смыслу здравому на зло. В облаках темна водица… Отражая наши лица, Вдрызг пытается разбиться Удручённое стекло. По Европе призрак рыщет И даёт умищам пищу, Профессиональный нищий Требует отнюдь не грош, А не менее, чем тыщу… В подворотне ветер свищет, И, мелькнув средь толковища, Новых ножен ищет нож. Снится суженый девице, Старику совсем не спится, В колесе мелькают спицы Дни и ночи напролёт. Кто-то пьёт и веселится, Кто-то хочет удавиться, Но до судорог боится, И поэтому — живёт. Стрелки на часах уснули, Показав большую дулю. Со смещённым центром пуля Попадает в новый век. Волки зайцев обманули И в бараний рог свернули… Спи, пока воркуют гули И кружится белый снег.

«По осени я вспоминаю ту…»

По осени я вспоминаю ту Классическую стрекозу из басни И думаю: чем строже, тем напрасней Мораль извечно судит красоту. Пропела — ну какая в том беда — Коротенькое праздничное лето… Как хорошо! Хоть кто-то в мире этом Не ведал безысходности труда. В минуту вдохновения её Создал Господь из воздуха и света И

отпустил. И не спросил совета — У скучных и жестоких муравьёв.

«Ко мне, любители халявы…»

— Что это, Бэримор?

— Халява, сэр.

Фольклор

Ко мне, любители халявы, — Вам нынче крупно повезло! Ведь я не мудрствую лукаво, Когда налево и направо, Почтя сие за ремесло, Дарю пустоты всех изнанок, Похмелье всех халявных пьянок, Копытца съеденных овец, И дырки ото всех баранок, И пышной глупости венец. Вот — острословья мокрый порох, Вот — лучший прошлогодний снег… И хоть подарок мой не дорог, Но на халяву хлорка — творог, Сказал мне умный человек. Житейской мудрости богатство, Непререкаемый завет… И выглядит как святотатство Халявой спаянному братству Привычный от плеча привет. Так пусть хоть что-то, да бесплатно. Ну, налетайте — раз, два, три! И даже если, вероятно, Всё ни к чему — душе приятно: Халява — что ни говори!

Любопытный

Ой, а что у вас там сзади? Крылья? Надо же! Не верю! Повернитесь, бога ради, Ну-ка, а ведь правда — перья! Где купили? Не в Апрашке? Или, может, по наследству? Чистить их, наверно, тяжко… Или есть какое средство? Ну а как вы с ними спите? Если снять, то ставить где же? Ну куда же вы летите? Улетел… Какой невежа! Ой, а что у вас там сзади? Неужели хвост? Не верю! Вот что я скажу вам, дядя: Хвост приличен только зверю. Правда, может, нынче модно? Ну тогда — другое дело! То есть как это — природный? То есть как — растёт из тела? Можно дёрнуть? Ишь ты — крепко! Не поймёшь, как сделан даже, И какая тут прицепка… Ну куда же вы, куда же?!

«Когда ноябрьский день, такой короткий…»

Б. Г. Друяну

Когда ноябрьский день, такой короткий, Устало месит слякоть во дворе, С хорошим человеком выпить водки — Помилуйте, какой же это грех! А если под хорошую беседу, А если под хрустящий огурец… Всё. Решено: я нынче же к Вам еду. Давайте, что ли, выпьем наконец!

«Помнишь, рвали малину, держа лошадей в поводу…»

Помнишь, рвали малину, держа лошадей в поводу, Где медвяное лето на щедрых кустах вызревало? В запылившемся прошлом прозрачный осколок найду, И взгляну, и вздохну, и ещё улыбнусь, как бывало. Алый сок на ладонях… Мне в жизни, конечно, везло, Я назад не пытаюсь попасть по тому же билету. Просто солнечный зайчик со стремени прыгнул в седло, И слезятся глаза, непривычные к яркому свету.

«Ветер — безумный дворник…»

Ветер — безумный дворник, Беглый хмельной острожник, Всех чердаков затворник, Вечно слепой художник. Брови нахмурит гневно, Спрячет смешок лукавый… Взмахи метлы — налево, Взмах топора — направо. Шлёпая мокрой кистью, Тонко рисуя тушью, Ветер подхватит листья, Ветер подхватит души — И закружит незряче Улицей, переулком По-стариковски плача У подворотни гулкой. Дуя в свирель напевно, Лязгая жестью ржавой… Душу мою — налево, Душу твою — направо.