Волшебное зеркало Тимеи
Шрифт:
Я обернулась на него.
— Это была прощальная песня моей горячо любимой супруги. Сегодня вечером она покидает нас.
Нет. Нет! Только не… Не-ет!!! Не произноси этих слов… Неужели после того, как я спела для тебя, ты сможешь сделать это?!
Глаза Рене впились в меня.
— Моя жена отбывает на лечение в санаторий «Сосновый рай».
Музыканты обомлели. Я окаменела. Первой отмерла Даная и дрогнувшим, полным сомнения голосом переспросила:
— Как?! В «Сосновый рай»? Мари?!
Я со всех ног бросилась
Он выбежал за мной, догнал возле пруда, развернул к себе.
— Мари!
Я начала вырываться, и мне показалось, что руки мои захлопали, словно крылья…
— Посмотри на меня.
Он сжал меня за плечи.
Лебеди взлетели ввысь. Они кружили над нами и гортанно кричали.
— Угомонитесь! — воскликнул он неистово.
Птицы испуганно метнулись назад.
— Ты обманула меня.
Я молчала.
— Я не знаю, почему кольцо не показало мне этих картин… Наверно, оно тоже стареет. — Он печально усмехнулся. — Только зеркало Тимеи могло бы подменить одни картинки другими, но зеркала больше нет. Я сам разбил его. Но я знаю и так. Переполох в Замке Отражений, Элемер, который не ест, не спит и грезит прекрасной незнакомкой… Кое-кто пытался подсунуть ему Глицинию Беливер, но ты же понимаешь, она никогда тебя не заменит!..
Я молчала. Язык отказывался говорить.
— И то, что я видел собственными глазами — твой разговор с Тимеей. Как видишь, я все знаю. После этого может быть лишь один путь — в «Сосновый рай». Но если ты скажешь, что любишь меня…
Мука исказила его старческое лицо. Я чувствовала, как тяжело даются ему эти слова.
Лебеди в пруду притихли и устремили на меня умоляющие глаза.
— …тогда все останется по-прежнему. Мы заживем с тобой как супруги, в любви и согласии. Ты не будешь нуждаться ни в чем, а я, как и раньше, буду боготворить тебя.
Не я ли просила судьбу именно об этом шансе?.. Остаться самой собой, хотя бы этой никчемной, трясущейся старухой? Лишь бы не птицей в пруду… Именно об этом… Но почему сейчас я молчу?
— Ни одной женщине ни разу в жизни я не шел на такую уступку! Однако в одном я непреклонен — мне нужна от тебя именно любовь! Не снисхождение, не смиренное терпение, не жалость и не выбор меньшего из двух зол.
Я не люблю его. Но разве я не могу вновь солгать?.. Во имя собственного спасения. Он, конечно, почувствует ложь. Но он жил с ней и раньше, он может сделать вид, что не заметил этой лжи, чтобы не разлучаться со мной.
Но я понимала, что не просто не люблю — я ненавижу его. И вовсе не за то, что он старый, потерявший былую красоту человек. Тем более что это
И все же я ненавидела его — за то, что он посмел распоряжаться моей жизнью, моей судьбой, моей молодостью, наконец. Но никогда, никогда он не сможет распорядиться моей любовью!
— Нет, Рене, — тихо, но непоколебимо произнесла я. — Я не люблю тебя.
Безмолвие воцарилось над весенним парком.
Наконец, оправившись, Рене произнес холодно и отчужденно:
— Ты понимаешь, что это значит, Мари?
— Да, — твердо ответила я.
— Тогда не будем напрасно тратить времени. Твои вещи уже собраны. Если ты хочешь добавить к ним что-нибудь еще, я разрешаю тебе взять из этого дома все, что пожелаешь. Но чтобы ты не взяла ничего лишнего — того, что тебе точно не понадобится в санатории — я сам лично осмотрю все вещи и отбракую ненужное.
— Хорошо, Рене, — бесцветно ответила я и пошла к двери замка. Оттуда доносилось соло на трубе, и наперебой верещали женские голоса.
Лебеди отчаянно курлыкали нам вслед.
Рене проводил меня в комнату, где уже стояла наготове знакомая дорожная сумка. Мишель сняла с меня платье и даже нижнее белье, и я осталась абсолютно обнаженной. Затем на меня поочередно надели новое белье, чулки, туфли и облекли в то же голубое платье.
Рене осмотрел сумку.
— Ничего лишнего, — объявил он. — Мишель собрала все, что было в комнате. А я собственноручно уложил загранпаспорт — ты же так старалась, добывая его… А заодно приложил весь необходимый комплект документов: визу, страховку и прочее.
Увидев мои невольно вспыхнувшие глаза, он выдержал паузу и добавил:
— Все это у тебя отберут по приезде и надежно запрут в отдельной комнате для вещей.
Мой взгляд погас, и маэстро усмехнулся.
— Кстати, вот эти парики, украденные у доверчивой бедняжки Розы, оставить, как думаешь?
Я густо покраснела.
Рене бросил два парика — «волосы Тимеи» и «черное «каре» Глицинии» — в сумку, заботливо пододвинутую Мишелью поближе к двери.
— Возвращать неудобно, правда?
Я промолчала.
— Шофер ждет, господин, — железным голосом сообщила вошедшая Таналь.
Нажав на кнопочку, мы очутились внизу. Рене проводил меня до дверей, поддерживая за руку. Дворецкий молча донес сумку до ворот.
— Обручальное кольцо останется у тебя — ведь ты по-прежнему моя жена. Прощай, любимая, — сказал великий маэстро, и голос его невольно дрогнул.
— Прощай.
Я села в распахнутую машину, где уже находился Гриент. Мотор взревел, и мимо меня медленно проехала высокая кованая ограда, затем торжественно проплыли кружевной замок и пруд. Потом ограда кончилась, и по бокам возник густой, еще сухой апрельский лес.