Воображенные сонеты (сборник)

Ли-Гамильтон Юджин

185. Филипу Марстону

Идти во тьме сквозь освещенный лес, Листвы иной не ведать, кроме палой, Когда в отрадном блеске карнавала Весна приходит с ворохом чудес; По звукам узнавать, что день воскрес, А ночь на время притупила жало; Вот вечер, коль вокруг похолодало — Закат не льется пламенем с небес. Лиц дружеских твои не видят очи — Одни лишь голоса летят вослед, Как души, что-то смутное пророча. Сказал Господь во Тьме: «Да будет Свет!», И

тут же спрыгнул День с коленей Ночи. Но свет его не про тебя, поэт.

См. прим. к сонету 182.

186. Оксфорд

Вам предстоит увидеть то, что я Уж не увижу: каменные стены, И стекла витражей, и гобелены, И башни, и зеленые поля. Вам у реки, дыханье затая, Смотреть, как машут веслами спортсмены; Приветствует восьмерки в клочьях пены Болельщиков кричащих толчея. Но мчится год за годом надо мною… Унесены береты и плащи В минувшее текущею волною; На стенах башен темные плющи, Теряя очертание земное, Истаивают призраком в нощи.

Восьмерки — лодки, на которых с 1829 г. проводятся традиционные состязания по гребле между студентами Оксфорда и Кембриджа.

Берет и плащ — форменная одежда английских профессоров и студентов.

187. Луидор Мюссе

Спала на гальке как-то в день погожий Дочь рыбака, и ветерок-фланер Ласкал ее растрепанный вихор, Легко касался загорелой кожи. Поэт шел мимо, и на жалком ложе, На рубище ее замедлил взор; Потом, вложив ей в губы луидор, Он удалился, спящей не тревожа. Что стало с той монетою потом? Принес доход семейству дар поэта, Которым горд по праву скромный дом? Иль жадность копит новые монеты — Желанные, пропитанные злом Любви продажной? Не узнать ответа.

Сонет основан на эпизоде, который произошел с А. Мюссе в рыбачьем поселке на бретонском побережьи Атлантики, недалеко от Нанта: «В Лё Круазике, на морском берегу, он однажды увидел подле лачуги бедного солевара девочку в лохмотьях, которая спала на солнце, положив голову на клок соломы. Он подошел и осторожно вложил луидор ей в губы, а потом на цыпочках удалился, восторгаясь своей проделкой и предвкушая радость, которую испытает дитя, когда проснется» (Paul de Musset. The biography of Alfred de Musset, translated by H. W. Preston. — Boston: Robert Brothers, 1877. P. 307; перевод мой. — Ю. Л.).

188–189. Прометеевы наваждения

I

Когда с Олимпа, гневом обуян, Зевес шлет копья в горные теснины, Как будто снова целит в исполина; Когда грозу приносит ураган; Когда лютует гром, попав в капкан Кавказских гор; и в в ярости звериной По склонам их стремятся вниз лавины — Со вскриком пробуждается Титан. И, воплям безутешной бури вторя, Несется вопль, ужаснее стократ, Чем завыванья ветра на просторе; И, заглушая громовой раскат, Грохочет смех, такого полный горя, Что ангелы в полуночи дрожат.

II

Невидим Прометей для смертных глаз, Лишь только ночью, в сполохах карминных, Когда

пылает зарево на льдинах, И молния в них бьет за разом раз; Когда рубином светится топаз, И страх царит в гнездовиях орлиных, И эхо отражается в глубинах, Где до рассвета мрак ночной увяз, Мы видим, как немая тень Титана Встает среди уступов и карнизов Угрюмых скал, пространство распоров, В молчании мятежном неустанно Закованной рукой бросая вызов Создателю уродливых миров.

190. Золото Мидаса

Поэт — алхимик мысли, как Мидас, Тот царь фригийский, чье прикосновенье Немедля вызывало превращенье: Всё становилось златом в тот же час. Он тоже над ручьем лотка не тряс, Не изучал вовек хитросплетенья Пещерных нор. По воле вдохновенья Ему дарован золота запас. Но горе для него — помилуй, Боже! — Коль он запрется в тесной кладовой И позабудет, для чего живет. Ты жаждал мира золотого? Что же, Стал самородком хлеб насущный твой, И золотом забит поэта рот.

Мидас — мифический царь Фригии, сын Гордия и Кибелы. В награду за спасение Силена Дионис предложил Мидасу любой дар, какой тот ни пожелает. Мидас не нашел ничего лучше, как попросить, чтобы все, к чему он ни прикоснется, обращалось в чистое золото, и это пожелание было исполнено. Вернувшись ко двору, Мидас велел приготовить пир в честь своего нового дара. Но, когда он взялся за еду и питье, они, к его ужасу, тоже превратились в золото. Мидас, боясь умереть с голоду, пришел к Дионису и умолял его взять назад этот дар. Дионис сжалился над ним: он приказал Мидасу искупаться в реке Пактол, которая после этого стала золотоносной, а Мидас избавился от своего дара.

191. Бодлер

Парижская клоака прежних лет, Где всюду чернота и смрад промоин; Краснеют только стоки скотобоен И раны, что нанес в ночи стилет. Вот золота фальшивого браслет; Тропический бальзам, на лжи настоян; Расколотый фиал, чей запах гноен, Храня трущоб и тины терпкий след. Но над зловонным хаосом болот, Прекрасна, как пыланье небосклона, Распада переливчивость плывет; И волнами на пленке вороненой Дрожит игра огня, и позолот, И пурпура, что прямо из Сидона.

Сонет представляет собой отклик Ли-Гамильтона на книгу стихов Шарля Бодлера (1821–1867) «Цветы зла».

Сидон — один из древнейших городов Финикии, знаменитый своим стеклом и льняными изделиями. Пурпуром же славился другой финикийский город — Тир.

192. Ночь

Безжалостная, не услышишь ты Молитвы, чтобы ты не уходила — Их шепчет узник, коему в могилу, Едва светило глянет с высоты. Когда вопят обугленные рты Из сердцевины адского горнила: «Уйди скорей, ты нам давно постыла!» — Их вопли столь же для тебя пусты. Прислушайтесь — бредет толпа гуляк, На улицах рассеивают мрак Веселый смех, лихая сегидилья; Нам на больничной койке и в тюрьме Так внятны эти песнопенья тьме — И кто осудит дань ее всесилью?