Ворона для Царя
Шрифт:
Кирпичик по кирпичику во мне строилась стена, через которую все сложнее могла пробиться мама. И как бы она не пыталась натягивать нити, мне удавалось их рвать. Для начала отказывался участвовать в олимпиадах и заниматься с репетиторами, затем с пятерок скатился на четверки. Получал за это, конечно, но продолжил стоять на своем. И вот отца наконец-то выпустили из тюрьмы. И он снова просит немного подождать. Ведь для того, чтобы уехать, нужны деньги, а он после отсидки был гол как сокол.
Получается, вместо того, чтобы уехать, первого сентября я снова пойду в эту школу в девятый класс? Ну уж нет! Я уже мысленно распрощался с ней и с этим городом. Даже несмотря на то, что мама больше не будет работать в моей школе директором, я не хотел возвращаться туда, я настолько
«Разве такой жестокий человек, как Виктор Алексеевич может заменить мне настоящего отца? Нет. Никогда. Ведь мой настоящий отец ни разу не бил меня, в отличие от него. Мой настоящий отец никогда бы не выделил для сына маленький уголок на кухне, живя в большой трехкомнатной квартире, и никогда бы не поднял на меня руку за то, что я вовремя не вынес мусорное ведро. А вот Виктор Алексеевич может. Я никогда не назову его своим отцом. Он для меня всегда был и будет чужим и жестоким человеком».
Я показал это маме и сказал, что даже если они запрут меня в гараже, или свяжут и с кляпом во рту посадят в шкаф, или отрежут мне язык в тот день, когда в наш дом придут журналисты, я все равно найду способ донести до избирателей эту информацию. Я никогда не произнесу лживые слова с той бумажки, которую она мне подсунула. Но я готов промолчать, если она отпустит меня к отцу и переведет в другую школу.
Со следующего дня началась моя свобода. Мама, после долгих трений с Виктором Алексеевичем, все же сдалась и забрала мои документы из школы. Я переехал к отцу. Точнее не совсем к отцу, он жил в квартире у знакомого, который бесконечно пил, буянил, приводил к себе алкашей. В квартире стояла ужасная вонь, по полу и стенам ползали тараканы, но я был счастлив. Лучше жить с алкашней и тараканами, чем с родной матерью.
В то лето я познакомился с Чижом и Бритвой. Эти парни очень любили похулиганить. Ни один вечер не обходился без драк или без кражи из магазина. В конце лета к нам подтянулись Хохол, Сиплый, Клим. Дискотеки, девчонки, тренажерка, стрелки район на район – мне нравилось все это. А дальше я предложил парням отжать «Игровые автоматы», которые уже давно оккупировала небольшая компашка с нашего района. И это место стало нашим. Больше не было прежнего Максима Царева. Был Царь. Царь, которого слушали, за которым шли, с которым хотели дружить, как минимум для того, чтобы от него не получить. Именно таким я и пришел в новую школу. Знаете, как новая жизнь вытесняла из меня кошмарное прошлое? Я выбирал для себя жертву, обычно это был какой-нибудь тихий парень, что-то вроде Максима Царева, и издевался над ним, как когда-то издевались надо мной. Я не был внутри зверем. Я сам прошел через все это. Но мной как будто что-то двигало что ли. Теперь моя очередь стоять по другую сторону баррикад. Я же получал, я же терпел, в мою спину летели огрызки от яблок, на мою голову выливались компоты, значит, и другие потерпят.
И в тот день, когда я увидел Люду на сцене, во мне что-то щелкнуло. Как будто передо мной стояла Лиза и смеясь говорила: «Ты получишь от родителей! Я все расскажу! Меня не накажут, а тебе влетит!»
Не знаю, заметил ли кто-нибудь, как я тер глаза и быстро мотал головой. Взглянул на нее еще раз. Показалось. Это просто какая-то девчонка с писклявым голосом.
Потом ее часто видел в школе, и каждый раз, когда мы пересекались, в моем мозгу шевелилась каждая извилина, а к моими рукам и ногам
Я заставлял себя не смотреть на нее. Особенно, когда она шла впереди, и со спины была точной копией Лизы, правда выше ростом.
Но в первый учебный день этого года она сама дала повод обратить на себя мое внимание, и я больше не смог остановиться. Мне не настолько был интересен ее дружок, как она сама. Мне нравилось, когда она плакала, когда слезно умоляла отпустить их в гаражах, когда стояла на коленях с обрезанными волосами.
А ведь где-то глубоко-глубоко в подсознании я понимал, что это другая девочка и она не виновата, что так похожа на мою сестру. Но почему-то ее слезы мне доставляли огромное удовольствие. Словно меня вращало на чертовом колесе, у которого заклинило механизм. Быстрее, быстрее, еще быстрее. Говоришь себе «хватит», хочешь сойти с него, а уже никак. Меня затянула эта игра. «Завтра я придумаю для нее что-нибудь новенькое, еще более жестокое», - думал я по вечерам. И вот ты уже сидишь и пишешь на листке бумаги «Любим, помним, скорбим», рисуешь кресты, делаешь из листка красивую розочку и кладешь в карман ее дубленки.
Шаман… Он появился в самом разгаре моей игры. Я только вошел в азарт, а он хочет забрать у меня ее? Я не мог этого допустить. Из своих источников узнал о его «мастерской», а дальше дело за малым: шепнул эту информацию Бритве, Бритва – своему двоюродному брату Сане, он же Кабан, который чуть позже познакомится с Шаманом и вольется в их компанию. Так я убрал со своего пути Шамана и многих его дружков. Больше мне ничего не могло помешать наслаждаться своей игрой. Ну, разве что панкушки, которые устроили концерт с перцовым баллончиком.
К тому времени мы с отцом уже больше двух месяцев жили одни в квартире. Хозяин хаты куда-то пропал, и папа неожиданно тоже решил свалить оттуда. Он не назвал мне причину, а лишь сказал, что нам нужно где-нибудь перекантоваться до выпуска из школы, а дальше будет все как в самых лучших сказках: уедем на море и будем жить долго и счастливо. Отец забрал из квартиры все вещи и сказал, что пока мы поживем у его Катерины, которая любезно согласилась нас приютить. Я почувствовал, что дело пахнет керосином, когда мы приехали к дому Мухи.
Она встретила нас на высшем уровне: разбитые горшки с цветами, разбросанное постельное белье, какие-то книги валялись на полу. Сразу было видно, как она «рада» меня видеть в своей квартире. Тогда я подумал, что это судьба. Ведь мне даже не придется поджидать ее у подъезда, искать по району. Вот она, как на ладони. Я ликовал. А Люда в тот вечер сбежала из дома.
На следующий день мы с парнями оккупировали ее комнату. Читали записи из ее дневника и ржали как ненормальные, а она колотилась в дверь своей же комнаты. А когда Чиж начал зачитывать, как над ней измывалась мать, я, сам того не желая, пропустил это все через себя, пережил каждый момент, словно это происходило со мной. Она писала как ей не хватало материнской любви, и я вспоминал, как не любила меня моя мать, она писала как ее били, и я вспоминал как били меня, она писала, что у нее никогда не было друзей кроме Юры, и я вспоминал, что у меня тоже раньше не было друзей. А дальше все как под копирку: получила за не вымытую посуду, была заперта в комнате, измеряла синяки на теле…
И в тот момент чертово колесо резко остановилось и медленно поехало в обратном направлении. Я сидел на подоконнике и чувствовал, как каждое слово Чижа проникает под кожу словно лезвие ножа. Чиж продолжал читать, за дверью плакала та, которая больше не казалась похожей на Лизу. У нее была совсем другая жизнь. И эта жизнь очень схожа с моей. Я начал осознавать, как ее ранит каждое слово произнесенное Чижом и каждое воспоминание о прошлом. Выгнал всех из квартиры и вернул ей дневник. А потом день за днем пытался хотя бы просто заговорить с ней, но теперь она и близко не подпускала к себе. Еще бы, после всего, что я с ней сделал, мне будет очень сложно заслужить прощение.