Воровские гонки

Христофоров Игорь

В умывальнике задорно плескался знакомый негр. Видимо, в его родном государстве с водой была немалая напряженка, раз он с такой истовостью промывал уши.

Удерживая взглядом дверцу в кабинку Боба, Дегтярь упал на выставленные у груди ладони, перенес вес на левую руку, вырвал из кармана пиджака пистолет электрошока и с яростью воткнул его в щиколотку жертве. Под вскрик и грохот сыщик подбросил себя с пола, плечом вышиб хиленькую дверку и с радостью, приятно лизнувшей душу, увидел скрюченного между унитазом и стенкой бледного парня. Даже бессознательным его лицо выглядело чересчур наглым и презрительным. Даже бессознательным он ненавидел Дегтяря, но это только развеселило его. Ненависть

побежденного - это последняя льгота, которую может ему на время предоставить победитель.

На холодном кафельном полу возле рыжих ботинок Боба лежал крафтовый пакет. Тугая пленка скотча оплетала его крест накрест. Кто-то ошибся с символикой. Крест не смотрится символом победы.

– Йиму пльохо?!
– перепугал Дегтяря негр.

С его угольного лица испуганно опадали капли воды, но он почему-то казался не просто негром, а баскетболистом, отыгравшим трудный матч. Наверное, потому, что негров Дегтярь видел только в трансляциях НБА, а там они были исключительно потными.

– Йиму пльохо?
– уже тише спросил негр.

Отвернувшись от него, Дегтярь зубами разодрал угол пакета, потянул за скотч, но тот лишь истончился до нитки, но не лопнул.

– Вот сволочи!
– ругнулся Дегтярь на производителей липкой ленты.

Пальцы отодрали еще один кусок крафтовой бумаги и теперь уже нащупали картон. Перочинным ножом Дегтярь вспорол его на глазах у обалдевшего негра, и из коробки на кафель дождем сыпанули яркие пластиковые прямоугольнички.

– Виса!
– с радостью выкрикнул негр и, присев, потянулся к упавшей у его ног кредитной карточке.

– Не трожь!
– оттолкнул его Дегтярь.
– Айм полисмен!

Знакомое слово перепугало негра и как-то сразу успокоило.

– Оу, полисмен!
– пояснил он подошедшим к кабинке индусам.

Те что-то ответили, хмуро покачав чернявыми головками, но Дегтярь этого не видел. Произнесенным словом он воздвиг между собой и негром невидимую стену, а негр уже достраивал ее для других.

Опустившись на колено, Дегтярь сгреб обратно в коробку пластиковые кредитные карты. Мелькающие на них фамилии были в основном английскими и немецкими. Зеленые "American Express", похожие на перевернутый бывший флаг Южно-Африканской Республики карточки "Visa", сливающиеся в едином любовном порыве красные и оранжевые кружочки "Master Card" и языкатая буква "E" в "Eurocard", - все это, промелькнув перед глазами Дегтяря, запахло сотнями тысяч долларов. На дне коробки, в еще нераспоротой левой части наощупь ощущались паспорта.

– Не мешайт! Зис из зэ полисмэн!
– заботливо укреплял невидимую стену негр.

– На, - не сдержавшись, дал ему десять долларов Дегтярь, посмотрел в перепуганные смоляные глаза и сменил в правой руке перочинный нож на телефон сотовой связи.

– Иван, здравствуй, - заставил он в ответ поздороваться милицейского генерал-майора.
– У меня есть для тебя улов. По делу того парня, что ты мне подарил в супермаркете... Какой улов? Хороший. Для тебя на премию тянет. Может, даже на орден. А мне... Мне мало нужно. Дашь потом протокол обыска почитать - и все... Что?.. Думаю, что моего клиента здесь нет... Где нет? На карточках. Я взял его в Шереметьего-два при получении партии поддельных карточек и паспортов. Откуда груз? Скорее всего, из Польши... Что?.. Нет, я не многостаночник. Поляка лови сам. Для тебя это - семечки. Что?.. Как я его взял?.. Шерше ля фам...

Самая избитая французская фраза неожиданно бросила Дегтяря в испарину. Он повернулся к негру и посмотрел как бы сквозь него. На мгновение перед глазами возникло пунцовое лицо Лялечки. Шерше ля фам. Ищите женщину. Но не Лялечку и не Верочку, о которой

она мышиным шепотком рассказала ему. Искать нужно в том магазине, откуда вывозили аппаратуру красноярцы.

– Знаешь, Иван, - назвал он генерала по имени, - я тебе, пожалуй, еще одного их сообщника сдам. Точнее, сообщницу. Зовут ее Верой. Работает она в том же магазине, где брали Кирилла. Через нее они снимали номера и коды кредитных карточек. А поляки подделывали. Так что, Иван, за Верочку с тебя должок... Что?.. Сочтемся славой?.. Не те времена. Ну ладно, пора заканчивать. Мой подопечный начал подавать признаки жизни. Ко мне в туалет аэропорта пришли своих ребят... Что?.. Нет, я не шучу. В туалет. Вторая кабинка слева. Кстати, тут мне один парень помогал, наш африканский друг. Премируешь его. Он потом внукам будет рассказывать, что чуть не погиб в схватке с русской мафией...

Глава двадцатая

РЫНОЧНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Жора Прокудин с детства любил базары. Для него они были чем-то вроде ресторанов на открытом воздухе. Бывало как пройдут они с бабушкой ряд солений да так напробуются капусты, черемши и огурцов, что уже и завтракать не нужно. Ради того, чтобы не примелькаться, бабушка планомерно посещала все московские рынки по очереди. В родной Электростали ее уже знали и гнали, не стесняясь в выражениях. Спасала Москва-кормилица. И ее, и Жорика.

В курортном городе Приморске ряд солений на центральном рынке оказался до неприличия скуп. Три кореянки сидели краснощекими купчихами за бетонным прилавком и отгоняли жирных южных мух от ванночек, доверху наполненных тертой острой морковью, баклажанами, капустой, сладким перцем и смесями самых невероятных комбинаций. Первая же щепоть, отправленная Жорой Прокудиным в рот, обожгла с яростью спирта.

– Хо-о!.. Хо-о!.. О-хо-о!
– выдохами попытался он спастись от пожара.

– Ты не пробуй. Ты покупай, - предложила ему самая круглолицая и самая румяная из кореянок.

– А это... сколько... того?
– смущенно спросил Топор.

– Недорого. Пятьдесят тысяч за сто граммов.

– Ого!
– не согласился Жора Прокудин с таксой.
– За сто граммов?

– А ты больше не съешь.

– Я...

Договорить Жора не успел. Его бесцеремонно оттер от прилавка мужичок в замызганом синем халате. Над его головой, над отполированной лысиной вьющиеся в немыслимом узоре рыжие волосы образовывали шатер. Под него хотелось засунуть пальцы и провести ладонью по голой пупыристой коже.

– Держите, бабаньки, - выставил он перед собой по-карточному сложенные три квитанции.

– Как обычно?
– спросила все та же круглолицая.

– Сегодня - да. По шестьдесят с носа. А завтра уже будет по семьдесят.

– А что так?

– Хозяин хочет подъезд к рынку заасфальтировать. Сейчас еще

ничего, а зимой грязь такая, что не подойти и не подъехать...

– Лучше бы с кавказцев больше брал. Сколько мы тут за день на

солениях наторгуем!

– Это уже не мои проблемы, - радостно сообщил мужичок и приложил грязные купюры кореянок к толстенной пачке, зажатой в левой руке.
– Я с завтрашнего дня в отпуске. Собирать налоги другой будет.

Судя по выражениям лиц кореянок, им было все равно, кто сдерет с них на десять тысяч больше, чем обычно.

Рыжий шатер над головой мужика колыхнулся, будто желе, и он с резвостью мальчика понесся дальше, к мясным рядам.

– Будете брать?
– напомнила о себе торговка.

– Мы посовещаемся, - уклонился от прямого ответа Жора Прокудин.

Отведя за локоть Топора в угол павильона, он посмотрел на часы и вслух подумал:

– Девять одиннадцать... Скорее всего, у этого мытаря рабочий день - с девяти. А рынок открывается в шесть...