Воровские гонки
Шрифт:
– Ну и что?
– ничего не понял Топор.
После бега под пулями у него стала дергаться щека под левым глазом, и он теперь беспрерывно подмигивал. Это совершенно не шло к его покореженному носу и рыжей щетине. От дурацкого подмигивания казалось, что Топор знает нечто такое, что никогда не дано узнать Жоре, и постоянно напоминает об этом.
– Ну и что?
– повторно дернув щекой, спросил он.
– А то, что мне надоело служить милиционером. Я подаю в отставку!
– Так мы ж это... Еле-еле отработали покупку формы...
– Фуражку они, гад, отвоевали.
– Украдем, - подмигнул Топор.
– Красть грешно, - голосом телепроповедника пояснил Жора Прокудин. Статья сто пятьдесят восьмая Уголовного кодекса Российской Федерации. Надо, чтоб сами люди нам отдавали. И радовались. Как мы когда-то...
– Это когда же?
– А как эмэмэму за их цветные бумажки наши кровные отстегивали...
– Ну ты вспомнил! Это ж сто лет назад было!
– Правда, есть статья следующая, сто пятьдесят девятая, - сокрушенно сплюнул на цементный пол Жора Прокудин.
– А что это?
– напрягся, но все же подмигнул Топор.
– Короче, твоя задача: добыть халат этого мужика.
– Какого?
Топор до того запутался, что умудрился теперь подмигнуть обеими глазами. Вышло похоже на испуг.
– Не бойся. Это не воровство, - обнял его за плечо Жора.
– Мы возьмем в долг. Потом вернем.
– А-а!.. Ты про сборщика дани?!
– догадался Топор.
– Про него, родного!.. А что? Симпатичный малый. Одна прическа чего стоит! Его бы в Париж отвезти, на конкурс парикмахеров! Гран-при и пожизненная слава обеспечены! Может, отвезем?
Топор вообще перестал подмигивать. В голове было еще хуже, чем в те редкие минуты, когда мячик на подиуме все-таки пробивал пластиковую маску.
– Куда повезем?
– насупился он.
Жора Прокудин тяжко вздохнул, только теперь вспомнив, что город Париж не входит в список городов, известных Топору. Вспомнил он и недовольное лицо Жанетки, узнавшей, что после ее модницких растрат он все деньги забирает в свое распоряжение.
– Завтра утречком налог на торговое место буду собирать я, - открыл замысел Жора.
– А не заловят?
– Ты же сам слышал, это дитя колхозного рынка с завтрашнего дня - в отпуске. Кому-то же надо дань собирать...
– А эти... квитанции?
– Надо украсть из его комнаты вместе с халатом. Если не получится, то... то пойдут гаишные...
– А схавают?
– Братан, ты даже не представляешь, какой хороший народ живет в данной стране! Не только отдадут, но еще и угостят дарами садов и огородов! Ты учти, у нас денег - кот наплакал. А этого хрена Гвидонова еще пять дней ждать! Я не могу так бесцеремонно тратить драгоценное время! И вообще... Не делай из меня электорат, а то я пойду к урне...
– А тот мент... ну, с пистолетом... Вдруг он сюда заявится...
– Ты имеешь в виду товарища майора милиции?
– с отеческой
нежностью ведя Топора за плечо, спросил Жора Прокудин.
– Однозначно... Он же нас запомнил... Мы его тоже запомнили.
Правильно?
– Ну, это... однозначно...
– Значит, если что, тоже опознаем. Ноги у нас, сам знаешь, получше, чем у него развиты.
– Жор, - остановил общее движение к выходу с рынка Топор, - а может, не будем эту... ну, дань собирать? Может, мы на пляже аттракцион с мячиками соорудим? Как в Москве?
– А вот это как раз и не нужно!
– Почему?
– Пляж - людное место. Там нас заложить могут. Сексотов на земле хватает. Тогда уж точно товарищ майор обнимет нас своей мозолистой рукой и...
– Ладно. Не надо мячики, - сдался Топор.
– Вот и хороший мальчик! Пойди возьми пирожок на полочке...
– Страшно мне, Жор, - с какой-то неожиданной грустью сказал Топор. Бзик у меня, что этого банкира нам впарили. Не может сходу обломиться два арбуза, да еще и "зеленых". Мне - так точно...
– А ты считай, что не тебе, а мне.
– Серьезно?
– Век воли не видать!
– Чего ты гонишь? Ты ж ни одного дня не сидел. Даже в сизушке...
– Топор, я тебе уже говорил, я своим временем дорожу. А дни в колонии, в армии, в больнице и любом другом казенном учреждении - это навеки потерянные дни. Они лишают меня творчества. Я ведь в душе поэт. Типа Пушкина. Все, что я делаю, - это чистое творчество. Вот спорим, что мне поставят памятник? При жизни...
Задрав подбородок, Жора Прокудин устремил вдаль, на мясников в окровавленных передниках, свой орлиный взор и по-вождистски вскинул правую руку. Знойный ветер шевелил его перепутавшиеся чернявые волосы, губы с усилием сдавливали невысказанную великую мысль, а на подгоревшем за вчерашнюю милицейскую службу пятнистом лице совсем не к месту для гения сидел нос-картошка.
– Впечатляет?
– спросил он Топора.
– Жора, у меня такое чувство, что Босс где-то рядом...
Он уже не просто подмигнул, а сузил левый глаз дернувшейся и замершей в верхней точке щекой, и указующая светлый путь рука Жоры Прокудина поневоле опустилась.
– Ты что-то знаешь?
– с неприятным холодком в душе спросил он.
– Ничего я не знаю! Я чувствую...
– Чувствуют бабы! А ты - мужик! Ты соображать должен!
– А у меня такое чув... ну, такой бзик, что он за нами сечет. Босс голова. Он все равно врубится, куда мы срыгнули...
– Ты ему ничего не говорил?
– Зачем ты так?!
– натурально обиделся Топор.
Даже щека оплыла вниз, освободив глаз от тисков.
– Ты же знаешь, за мной - могила... Хотя я и не хотел в эти разборки ввязываться.
– А Жанетка не могла?
– Она с ним последние дни вообще не базарила.
– Так чего же ты волнуешься?
– Босс - это сатана...
Они стояли лицом друг к другу, стояли так близко, что Жора Прокудин до рези в зрачках видел испуганные серые глаза друга. Обычную свирепость в выражении лица Топора не спасала даже двухсуточная щетина. Он выглядел мальчиком, которому вот только что, вот минуту назад лихим ударом свернули нос. Его хотелось пожалеть. Но Жора Прокудин не помнил, чтобы он на кого-то, кроме себя, тратил это драгоценное чувство.