Ворожея: Лёд и Пламень
Шрифт:
— Прохожий я просто, мимо шёл, а тут сказали мне, что ведьма сильная живёт на болоте, решил зайти, может, ты мне с хворью поможешь.
Про хворь не врал. Много лет назад на охоте вепрь его задел, и с тех пор нога его частенько сильно болела. О том бабке и поведал. Та почесала бородавку на подбородке грязными длинными ногтями и задумалась.
— Ну посмотрю, коль просишь, а расчёт чем вести станешь?
Кошеля на поясе не было, то ли обобрали, пока в беспамятстве лежал, то ли в болоте утопил. Задумался. Старуха предложила ему отработать помощь: дров там наколоть, воды натаскать, избу да баню подправить и
Гостомысл поинтересовался, как он мимо беса ходить станет. Бабка обрадовала, сказала, даст тому приказ Гостомысла не трогать. Вот он, шанс его.
Несколько дней он отлеживался, а потом принялся плату творить. Надо было войти в доверие, а там уже удавить старуху, сыскать меч да тикать с болота. Непривычный к труду, он и к топору не знал, как подступиться. Пришлось бабке учить его дрова рубить.
Взял он топор в руки и замахнулся. Но руки его были слабы и неумелы, топор соскочил с чурбака и с силой ударил по его же ноге.
Кровь брызнула во все стороны. Гостомысл взвыл от боли и упал на землю. Бабка, услышав его крик, бросилась к нему, перевязала рану. Покачала головой, достался же ей помощничек. Отлежавшись, отправился за водой. Колодец был старый, сруб ветхий, почти весь прогнивший. Местами доски отвалились, обнажив труху внутри. Осторожно заглянув внутрь, наместник увидел, что вода далеко от края. Он привязал к верёвке деревянное рассохшееся ведро и спустил его вниз. Ведро с глухим стуком ударилось о воду и быстро наполнилось. Гостомысл начал вытаскивать ведро, но оно вдруг зацепилось за что-то, и верёвка выскользнула из его рук. Полетело оно вниз, а наместник, потеряв равновесие, упал на край колодца. Он ухватился за скользкие доски и повис над водой. Колодец был глубокий, и вода внизу казалась чёрной и холодной. Гостомысл попытался подтянуться, но гнилые доски проломились под его весом. Он начал падать, но в последний момент успел ухватиться за каменную кладку, что была ниже досок. С большим трудом выкарабкался наверх и сел на землю, тяжело дыша. Бесёнок, глядя на его потуги, со смеху на земле покатывался. Бабка же поняла: прока с него не будет, только разрушит всё. Наместник же задумался, как бы ему бабку объегорить. Бес ни на шаг от той не отходил, удавить при нём не выйдет. А помощи от него боле не просят. Да и поглядывает старуха уже косо, намекает, что пора и честь знать.
Вечером расплакался, мол: «Прости меня, бес попутал». При этих словах Анчутка скосил на него глаз, дескать, что это ты там несёшь? Не путал я тебя вовсе. Соврал: «Являюсь я наместником княжьим, приказано мне как лучшему воину тебя извести, но рука не поднялась».
Цыба виду, что князь у неё побывал, не подала, решила дальше послушать, что ей этот змий баять станет. Лучший воин, с таким-то пузом? Но ладно, пущай чешет, она сказки любит.
А тот соловьём заливается, на судьбинушку жалуется. Князь, мол, у них лютый, дщерь Гостомыслову в полон взял и приказал без меча на глаза ему не казаться.
Бабка тем временем придумала, как проучить болтуна. Налила себе простокваши, накрошила в неё лепёшку, сидит, ждёт, пока хлеб размокнет. Да наместнику и говорит:
— Меч, говоришь, Харалугом зовётся?
Закивал Гостомысл, счастью своему не веря. Сейчас бабка ему всё и выдаст. Душа ликует его, какой он умный да хитрый, обвёл ведьму вокруг пальца.
— Так меч
Чуть не поседел наместник. Самого змия огненного побороть надо, говорят, силён он.
Проводил его бес наутро до леса, тропку к деревне указал. К вечеру Гостомысл в Бережки и вышел, нашёл бабу вдовую. Та как услышала, что пришёл он её от змея избавить, так на шею ему кинулась. Наместник аж расцвёл.
Хороша вдова собой была: высокая, крепкая, словно яблоко наливное румяная, всё при ней. Прижал к себе её тело белое, да давай её целовать, словно сам змием тем стал. Захватила его страсть, жмётся к ней, рычит, будто зверь дикий, а баба и рада, сама порты с него тянет.
Сам не понял, как оказался на полатях. Час, почитай, она его мучила. Лежит наместник опосля, гладит её по плечу, сил не осталось. Как со змием биться станет, видать, то вслух сказал, а баба ему и говорит:
— Пока ты со мной, не явится он.
Героем себя почуял Гостомысл, без битвы с нечистью сладил. А тут ещё и отплата такая: молодая, красивая. Не жизнь, а сказка.
Порешил он, что как меч добудет, так сразу вдовицу с собой заберёт, заменит ей старую женку. А та снова гашник на штанах тянет, ненасытная попалась. Вновь отдался наместник страсти удовой.
Опосля кваса холодного напился, лёг, руки за голову закинул, лежит. А баба вновь к нему подбирается. У того уже сил нету, а она всё теребенит его.
На пятый раз он от неё на карачках в сени выбежал. «Пощади», — говорит. А та всё хохочет, да в избу тянет за порты назад. Повернулся наместник, да охнул, глаза девки словно светятся, да как змеиные стали. Вспомнил он всё, что про огненного змия знал: может тот прикинуться красивым мужем аль девкой красной, является он только одиноким иль сильно охочим до яра, но от супружников недополучающим. А как сблазнит человека да удова страсть силу наберёт, так и сосет жизненную силу из того, до смерти затетешить может.
И сейчас это чудище его, Гостомысла, за порты в избу волокло, а он даже меч где-то обронил. Клял он себя распоследними словами, повёлся на бабкины сказки, какой тут меч, ноги бы унести. А баба его тем временем в избу затащила и снова давай яриться принуждать. Теперь уже не он, она аки зверь какой рычит. А наместник лежит, вспоминает, как от неё избавиться можно. А главное ж вот напасть, голова против, а тело предательское так и горит огнём ярилиным, а змию того и надо, нажирается силой его.
Вспомнил, что можно отваром себя облить из касатиков, горчанки да буркуна, но где ж его взять? Ведьма ещё прогнать может, только вот она его на погибель-то и послала, проклятущая.
Одолень-трава ещё помочь могла, но и её где б взять. Наконец отстала от него баба, едва петухи закричали, отодвинулась да и легла спать, но меч его к себе прибрала, вот и верь после этого, что вся нечисть железа калёного боится. А Гостомысл кинулся прочь из избы. Бежит в одних портках, дороги не разбирая. К вечеру запыхался, увидал заимку лесную, решил в ней переночевать. Только лёг, слышит, летит кто-то, крылья по ветру хлопают. В окна огнём полыхнуло, распахнулась дверь, и стоит на пороге вдовица.