Ворожея: Лёд и Пламень
Шрифт:
Летавица
— Вила, — окликнул князь девушку.
— Что тебе? — нервно поведя плечом, она остановилась, мало ей этого, Водяной нового сыскал где-то, да ещё и бесом одержимого, ежели кикимора всё верно поняла.
— Не говори, что я тут, узнать хочу, кто по мою душу явился и зачем, никто не ведал, окромя троих, куда я поехал. Зачем бы им меня искать? — попросил Светозар.
Вильфрида задумалась.
— Ладно, на печи ляг и как мышь за веником сиди там, как вызнаем, чего гостю от тебя надобно, так и покажешься. Князь в избу шмыгнул, лёг
Слышит, в избу вошли, лёгкая поступь, то Вила идёт, а следом кто-то грузный топает, вон аж пол трясется.
— Ну рассказывай, кто таков, зачем явился? — послышался голос ведьмы. Заговорил гость, тут же Светозар узнал голос наместника из Любича, Гостомысла, и зачем он явился?
— Гостомысл я, хозяюшка, наместник князя древлянского Светозара, — не уклонилось от него, что при имени княжьем девушку аж передёрнуло, хорошо, считай, союзник. — Его искал, во Вручие беда случилась, напали упыри проклятые на городище, — на этих словах он поперхнулся, за столом, в тени, сидел самый натуральный упырь и что-то жрал. Нашёл в себе духа, продолжил, а сам всё на девку косит. — Я дружину туда послал, а сам за князем. Не дело ему по лесам таскаться, меч искать сказочный, то баба напридумала, а он как дите поверил, когда в граде дела такие. Ежели уж больно надо, сам меч сыщу для него, а он землям своим нужен.
Он перевёл дух и отпил воды из ковша. Ох, хороша девка, снова в нём сила Ярилина просыпаться стала, завалить бы её на лавку да всю ночь ярить тело белое молодое. Чуть не кинулся, еле сдержал страсть, наружу рвущуюся, не время пока, успеет ещё завалить, вон она как на него глядит, не отрывается. Ну оно и понятно, таких мужей небось и не видела, рада будет наложницей его стать да по ночам радость удову дарить, страсть гасить его. Одернул мысли срамные, дальше говорить стал, а то совсем уже низ жаром охватило, того гляди, как пацан изольется в порты.
— В Турове послали меня в Бережки, а там ведьма злобная, чтоб её бесы куда снесли, наслала на меня порчу какую, баба меня преследует, яриться с ней принуждает, а я силы от того теряю. Нет, я, конечно, силён ещё, не смотри, что не юнец безусый, удовой силы во мне много, но то ежели по согласию, а супротив воли оно не радостно. Вот ежели б ты ко мне с ласкою, — чуть не выскочил Светозар с печи, но сдержался, не время ещё, но ежели тронет, не сносить ему головы. — Я б тебя женой второй взял, не знала бы ты ни в чем недостатка. Засеял бы поле твоё семенем, чтоб народилися у нас сыны сильные, — говорит, а сам к девке ближе подбирается, невмочь уже.
Сам не понял, как упырь за спиной оказался, скрутил его да к столбу посреди избы привязал.
— Летавицей ты одержим, наместник, оттого будто пёс и бегаешь, ищешь, где бы пристроиться, — заговорила Вильфрида. — А вот отчего она в тебя вселилась, то вызнаем скоро. Отвар только приготовлю, ты пока тут побудь, а то беду сотворить можешь. В таком виде ты и силком можешь полезть, так оно всем спокойнее.
Ведьма повесила над очагом закопчённый котелок и налила воду.
— Значит, ты совсем не тщеславен, говоришь? Готов живота не жалея ради князя по лесам рыскать?
Гостомысл тяжело дышал
— Да я того князя могу в бараний согнуть, ежели захочу. За мной сама Мара стоит, — брякнул он.
Вила замерла, опять она. Но надо бы выведать, что известно наместнику, не просто так летавица в нём обосновалась. Эти духи завсегда выбирали души чёрные, чтобы не гнушались и силком бабу взять в момент, когда удова сила через край плещет, а значит, точно её семя разнесут, и народятся у тех баб девки — новые летавицы, которые продолжат дело своих матерей, будут искать мужиков, что за удом уследить не могут, да душой темнее ночи. Сами-то они пустые, будто бочка, не прорастает в их утробе мужское семя.
— Сама Мара, говоришь? — она изобразила интерес, подкладывая в котёл травы.
— Сама, я с ней да мечом всеми землями править стану, а ты, ежели верна мне будешь, то сможешь наследника мне подарить, баба моя так и не смогла.
Князь на печи завозился, хотелось выскочить да проткнуть сердце чёрное, ишь чего удумал. Заметила то Вильфрида, подошла к завеси.
— Сиди покуда, надо вызнать, зачем он богам, — шепнула она Светозару, злоба на него в груди ещё горела, но Мару она невзлюбила больше, из-за неё с матерью она разлучена была.
— Сына хочу, а ты девка справная, должна плодовитой быть, — Гостомысл болтал без умолку, так его эта идея захватила. — А Светозар пусть дальше суженую свою ищет, не захотел дочь мою брать, так я сам всё возьму.
— А кто ему сужена? — будто между делом спросила Вила.
— Девка из Любича, да только её волки давно сожрали, мать её у нас жила, юродивая стала опосля того, как её муж избил. Она тогда в лес сбежала с дочкой, да ту там и потеряла, мужа, навроде зарубила, а сама с глузда двинулась. Давно то было, лет ужо семнадцать как назад.
Замерло сердце Светозара, видел он ту бабу, где теперь суженую искать, точно не ведьма это. И тут его как обухом ударило, Вилу ж от матери упыри отобрали, как тут не помешаешься?
Видать, и Вильфрида поняла, что речь о ней, охнула, да руками рот прикрыла. Не уйти от судьбы, князь её суженый, но как быть, когда она его убить хочет едва видит, за обиду бабке причиненную? Приготовила тем временем отвар, теперь бы князя как вывести, а не то не ровен час на него летавица кинется. Завязала глаза Гостомыслу, будто для обряда изгнания то надо, а сама показывает Светозару, выйди, мол, из избы. Понял тот, выскользнул за дверь, присел на завалинку.
В полумраке избы Вила тем временем колдовала над котлом. В нем кипел отвар из трав: касатиков, горчанки да буркуна. Запах был резкий и горький, заполнявший всю избу.
Гостомысла Тишка уже поклал на лавку, да привязал покрепче, его тело сотрясалось от озноба, чуял дух запах отвара, пытался освободить тело, им захваченное. Его глаза были закрыты, а лицо искажено гримасой боли.
Ведьма взяла горшок с кипящим отваром и поставила остужаться.
Как только он остыл, осторожно она начала ему на голову лить, приговаривая слова волшбы, но так тихо, что не разобрать было.