Ворожея: Лёд и Пламень
Шрифт:
Гостомысл стоял за спиной Вильфрида ни жив ни мёртв от страха, чёрный конь вселял в него ужас, сжался он весь, стараясь казаться меньше. Больно уж грозным виделся ему скакун. Да ещё и, в отличие от Вилы, он его не понимал, только дикое ржание слышал. А как понял, что ехать им на нём, так без чувств на землю и упал, будто серпом подкошенный.
Кое-как ведьма его через круп коня перекинула. Сама устроилась и легонько того тронула. Поднялся конь над землёй одним рывком и понёсся вперёд, будто стрела из лука пущенная. Долго они до озера добирались, несколько раз на пути тени им встретились,
На душе Вильфриды тоже потеплело, но одернула она себя: нет у них будущего, не о чем мечтать ей о таком даже. Тут и наместник в себя пришёл, заворочался, да вниз в тёмную воду и полетел, еле успел его конь зубами за порты поймать, а из воды к Гостомыслу уже было потянулись чёрные щупла чьи-то.
Охнул князь, это ж ежели б он туда сунулся, то и его бы. Спрыгнула Вильфрида с коня. Сердце ее затрепетало, забилось птицей. Чуть было не сорвалась, на шею хотела Светозару, да замерла, одумалась.
Увидел князь, что суженая к нему ринулась, тоже вослед к ней устремился, сердце забилось радостно. Но замерла ведьма, опустились руки белые. Остановилась. И князь остановился. Рано обрадовался, не принимает она его. Помрачнел весь.
Изба
А Вила тем временем зов избы почуяла, по лесенке взбежала, дверь тяжёлую легко распахнула и шагнула внутрь. И будто её обнял кто руками тёплыми да мягкими, запела душа девичья. Разожгла огонь в печи, лучины позажигала. Встала посреди горницы, красота-то какая, будто домой вернулась.
Потемневшие стены дышали теплом, она прикоснулась к ним рукой и будто дух дома почуяла. Прошлась по начисто выскобленным доскам, половики под ногами были мягкими и тёплыми. Коснулась рукой печи в изразцах, что уже нагрелась, поправила горшочки, коснулась трав, висящих над печью. Присела на широкую, покрытую беленой дерюгой скамью около большого стола, в кружках был квас, в миске ноздреватые лепёшки с мёдом. Будто всё её ждало тут. Нарядные рушники в красном углу прикрывали фигурки Чуров.
В другом углу станок ткацкий заметила, подошла ближе. Полотно в нём было закреплено: белое-белое. Пригляделась, а по нему уже узоры дивные раскинуты. Разноцветные нити утка, сплетаясь с белой основной, создавали дивные картины. Вот Мара тянет руки к мужику в чёрном, так то Кощей, догадалась ведьма. А вот василиск на мосту через реку сидит. Выше увидела Макошь, нить плетущую. Жар-птицу. И даже себя со Светозаром нашла на том полотне. А как моргнула, так пропало всё, будто и не было, снова лишь белое полотно перед ней натянуто. Что это было, так и не поняла. Провела рукой, нити трогая, и будто шёпот чей услышала, от которого душу ее всю теплом обдало. Закрыла глаза,
Во дворе тем временем Светозар тряс за плечи побледневшего от страха наместника, его пальцы впивались в шею, словно клещи. Сморщенное лицо старика исказилось от боли и ужаса, глаза безумно вращались в глазницах. Кровь из разбитого носа тонкой струйкой стекала по шее, пачкая и так грязную рубаху. Под ударами кулака князя хрустели зубы.
— Говори, гадюка! — рычал Светозар, тряся наместника, как тряпичную куклу. — Как решился на подлость чёрную, кто надоумил?
Наместник захлебывался собственным страхом, выдавливая из себя слова:
— Н-не знаю… Н-ничего не знаю… Клянусь, княже, попутали бесы, заморочили.
Светозар усилил хватку, сдавливая шею Гостомысла. Тот захрипел, его лицо стало синеть.
— Последний шанс, тварь! — прорычал будто дикий зверь Светозар. — Говори, или сдохнешь прямо здесь!
Наместник, задыхаясь, выдавил из себя:
— Обида великая взяла, княже, прости, бес попутал.
Светозар отшвырнул его в сторону, и старик ударился головой о стену, обмякнув на земле. «Мне бы сейчас нож мой острый, поплясал бы тогда Светозарушка», — подумал наместник.
Князь же широкими шагами мерял двор, сжав кулаки. «И как он только посмел, против самого князя пошёл, против земель древлянских, с богами тёмными спутался», — возмущался он про себя.
Он снова шагнул вперёд и только было собрался вернуться к наместнику, намереваясь закончить начатое, как за спиной послышался шум. Светозар резко обернулся и увидел, как наместник шарит около себя, что-то ища. Нашарил и вскочил с камнем в руке.
— Ах ты ж гадина, — вскричал князь.
Кинулся на него Гостомысл, да промазал.
Светозар заломил его руку за спину и повалил на землю, перехватив камень, занёс над головой наместника…
Но тут на шум из избы выглянула Вильфрида и охнула.
— Вы это что ж тут удумали! А ну быстро в дом оба.
Пришлось князю тащить предателя на себе. Свалил его кулем на лавку, желваки на скулах ходят, глаза огнём горят. Того гляди, опять в драку кинется. Вильфрида покачала головой: на минуту оставить нельзя, чуть не убил наместника князь.
Подошла ближе, положила руку ему на плечо, Светозар вздрогнул от её прикосновения, но будто бы затих. Так и сидел не шелохаясь, наконец ведьма заговорила.
— Не трожь ты его пока, вернёмся как, так и судить станешь, перед всем народом своим, чтоб по чести всё было, по совести, ты ж не тать какой.
Была правда в её словах: негоже ему себя вести, как разбойнику какому. Но кровь в жилах кипела, гнев выхода требовал. Вила, видя, как он весь дрожит от злобы лютой, дров наколоть попросила: труд он и злобу прогонит, и остыть время даст.
Светозар покорно вышел во двор: совсем окрутила девка, подумалось ему, как челядинец какой по её прихоти бегаю. Топор равномерно опускался на чурбаки, стоящие за домом. Наколов дров, занес охапку к печи и пошёл к лошадям, причесал их, почистил. Их гривы и хвосты были все в грязи да репехах, и князь потратил немало времени, чтобы привести их в порядок. Пока чистил да чесал, песни им пел, которые знал.