Ворожея: Лёд и Пламень

Смит Татьяна

Высокий, широкоплечий, с копной непослушных пшеничного цвета кудрей, выбивавшихся из-под шлема, он чуть было не сшиб бесноватую. И разразился бранью, махнув коротким мечом. К нему тут же подскочил местный гончар.

— Не серчай, княже. Юродивая она. Сама не понимает, что творит. А ну пошла отсель, кыш, Любавка! — махнул он крепкой рукой, прогоняя бабу. Та сверкнула глазами, но шмыгнула прочь.

Всадник смерил юродивую презрительным взглядом и, пришпорив коня, поскакал вперёд, оставив за собой облако пыли.

Князь

Светозар, а это был он, уже как год сидел на престоле древлян. В Любич он ездил, помня о словах няньки Малуши, помершей вместе с отцом в прошлом году, что именно там живет его суженая. Всматривался в лица всех девушек, но сердце пока огнем так и не загорелось. Вот и сейчас, возвращаясь из полюдья, заехал в городок.

Проехав по улицам, мощёным дубовыми плахами, свернул к терему наместника Гостомысла. Тот, уже предупреждённый воями, ждал князя у ворот, одетый в домотканую рубаху и штаны, заправленные в сапоги из сыромятной кожи. Поклонившись, пригласил Светозара в дом: сходить в баньку да потрапезничать.

Зная, зачем князь ездит в Любич, Гостомысл завсегда приказывал дочкам за столом чару подносить тому, а вдруг всё же хмель сердце огнём охватит и породниться получится. Но пока всё пустое.

Вот и сейчас Нежданка с Красимилой крутились вокруг стола, наряженные в лучшие рубахи из белёного тонкотканного льна, расшитые узорами из красной нити, да яркие понёвы из плотного сукна. Очелья звенели монетками и бусинками-глазками. А сами девки то и дело смеялись, да погромче, показывая ровные белые зубы.

Светозар их словно и не замечал. Развалившись на лавке среди своих дружинников после бани, он отправлял в рот куски сочного тушеного мяса и делился с Гостомыслом, как прошло полюдье. Рассказывал, сколько дымов не смогли собрать шкурок и отдали по сыну ему в вои. Жаловался, что дороги все позамело, обозы еле тянулись. Елизар, его воевода и друг детства, сидел рядом и кивал, подтверждая слова князя.

Рассказал, что около Барановичей волки лютовали, пришлось задержаться, чтобы стаю извести. Совсем жизни людям не давали, проклятые. Словно гнал их кто. Лесорубы говорили, что волки стали с севера приходить, голодные и злые.

Гостомысл кивал, а сам всё на дочек поглядывал. Подливают ли они князю в чару, улыбаются ли. Те и сами были не прочь уехать в Искоростень, а потому улыбались широко, двигались мягко, женственно, да всё в чару мёда подбавляли. Елизар, глядя на их потуги, лишь в усы посмеивался, знал он, что князя таким не пронять.

Жена Гостомысла, Мила, глядя на всё это, аж лицом потемнела. Надо же так, дочек, как рабынь на торгу, подсовывать. Будто у них другого приданого нет, кроме телес белых да услужливости. Но муж не оставлял попыток сосватать их за князя и потому от жены каждый раз лишь отмахивался.

А девки у них были умницы, рукодельницы. Такую любой бы рад в жены взять. Но Светозар и головы не поворотит. Женщина

досадливо поморщилась. Родичи княжеского рода — это, конечно, хорошо, но пренебрежение, выказываемое князем раз за разом, уже порядком ее злило.

Князь же, казалось, вообще не замечал красавиц. Он лишь изредка поднимал глаза от чаши с медом, чтобы обвести всех присутствующих хмурым взглядом. Сидевшие мужи от этого взора глаза отводили, умел он глянуть так, что хотелось в нору поглубже забиться и там приезд княжеский пересидеть.

Допив очередную чарку хмельного меда, князь поднялся. Тяжело хлопнув ладонями по столу, он отправился наверх, в отведенную ему опочивальню. А Милослава зашипела на мужа, едва за князем закрылась дверь.

— Видишь же, плевать ему на дочек наших! Зачем девкам с воями крутиться рядом? Выдай их за Ярослава, вятичи давно хотят с нами породниться. Дался тебе этот Светозар!

Муж шикнул на разошедшуюся бабу и со стуком поставил чашу на стол. Тяжело поднялся и тоже отправился отдыхать. Князь встанет рано, и ему, Гостомыслу, тоже придется вставать.

Милослава проводила мужа хмурым взглядом и пошла в горницу, где спали ее дочери. Девки уже почивали, утомленные плясками и угощениями. Милослава постояла над ними, вздохнув, и поправила одеяла.

— Спите, мои красавицы, — прошептала она.

Проснувшись, Светозар плеснул в лицо ледяной водой из глиняного кувшина, прогоняя остатки хмеля. Надел любимую рубаху, на белом полотне которой яркими нитями были вышиты обережные знаки рукой его кормилицы. Подпоясался и спустился в трапезную, где его уже поджидали Гостомысл и Елизар, его верный воевода.

Налив из бочонка кваса, Светозар отпил. Хорош, кисловатый, холодный, то, что нужно после вчерашнего застолья.

Но сердце покоя не давало. Как всех девок пересмотришь? Вдруг ту самую пропустишь? Его осенило. Точно, надо просто всех собрать. Об этом тут же было сказано Гостомыслу. И дан день, чтобы собрать всех девушек от тринадцати до двадцати лет от роду. Чтобы князь мог на них посмотреть.

Гостомысл досадливо крякнул, но воле князя перечить не посмел. И отправил воев по домам, девок собирать.

Смотрины прошли за три дня. Девушки шли чередой, одна красивее другой, но сердце князя так и молчало. Нет среди них его суженой. В отчаянии Светозар расспросил наместника, не уезжал ли кто из городища. Тот поморщил лоб, сказал, что несколько семей уехали. Но было то давно, и куда — он не ведает.

Светозар помрачнел. Как найдешь теперь, что богами ему послана? Ежели она неизвестно куда родичами увезена. С этими думами засобирался в путь. Пора было и домой возвращаться.

Выехав за ворота Любича, Светозар пришпорил коня и пустил вскачь по дороге. Елизар припустил следом. Князь в последнее время ни о чем, кроме той, что бабка ему обещала, не думает. Догнав Светозара, поехал рядом.