Восемь белых ночей
Шрифт:
Я выглянул в окно. Хмарь, хмарь, хмарь.
Время пить чай, подумал я. Но мы только что выпили его вместе. Я чувствовал, как воздух сгущается – так он сгущается в расхожем представлении о Лондоне в этот безымянный предзакатный час, который может длиться от пятнадцати минут до целых суток. Время выходить. Но тебе некуда идти. Позвоню кому из друзей. Половина сейчас в отъезде. Вторая половина наверняка занята. Есть Рейчел и ее сестра, но они начнут с того, что станут шпынять меня за недостаток мужества, решимости и, главное, честности. Кроме того, какой смысл видеться с ними вновь, если не приведу познакомиться Клару.
Я решил сходить в спортзал: возьму книгу, встану на беговой тренажер, проплыву несколько дорожек, а в 19:10 окажусь там, где и собирался, вот только с ощущением, что делаю это только потому, что нет альтернативы
Она разрезала авокадо на тонкие ломтики, разложила рядки зеленых полумесяцев на ломте багета, сверху – два слоя ветчины, потом сыр, потом чуть-чуть острой горчицы, слегка все это спрессовала в панини-гриле, слизала лишнюю горчицу с пальцев. «Вот, вам, Князь», – сказала она, подавая мне бутерброд на тарелке – и даже идиот понял бы, что это не просто дружба.
Но была еще и икра. Она настояла, что сама положит ее на сметану. Почему? – спросил я. «Потому что ты не умеешь». – «Ничего, справлюсь». – «Значит, потому что мне хочется».
Слова «Потому что мне хочется» прошили все защитные слои, которыми я от нее отгородился, и ударили прямо в сердце.
Середина дня прошла стремительнее, чем я ожидал. Удивило меня ощущение, что все кончилось не так плохо, как я опасался. Такое уж всяко можно пережить. Всего-то и нужно – разделаться с остаточными сожалениями, что сближение состоялось, но завершилось утратой. Переживу. Или она, подобно Иоанну Крестителю, это знак, предтеча еще худших событий и бед – вроде фотографий, которые пока еще даже не проявлены, тем более не развешаны на просушку.
Добравшись до кинотеатра, я обнаружил, что очередь короче обычного. То были не лучшие фильмы Ромера, и это подтверждала поредевшая аудитория. Купив билет, я решил взять по соседству большой кофе и, не удосужившись спросить себя зачем, прихватил еще и шоколадку. Потом – сигареты, которые она курила. Время – так мне хотелось думать – остановилось вчера вечером в кинотеатре, и теперь я, точно тренер, намеренно держу в руке секундомер, показывающий, когда завершился забег, чтобы тем самым обозначить вершинную точку недели – и года.
Сейянса Мадамистая оказался на месте, неизменный, тучный, та же стрижка, тот же оскал, та же рубашка. Вот только без нее он казался не смешным, а просто хмурым и жуликоватым. Взял мой билет, показал глазами: «Кинула тебя, да?» – потом взял следующий, чужой.
Я нашел место, с обеих сторон от которого было по три свободных, сел. Кофе в кино – ее изобретение, я всегда пил что-нибудь холодное, а не кофе и уж всяко не спиртное. Подумал – небось приносить выпивку в кино ее научили многочисленные бывшие. Сколько раз она воспроизводила со мной привычки, возникшие по ходу былых романов?
В темноте, еще до начала фильма, я внезапно вспомнил, как положил пальто на соседнее сиденье в первый наш приход с Кларой, когда она пошла позвонить, – положил, пытаясь сделать вид, что пришел один, чтобы с еще большим блаженством прочувствовать ее присутствие, когда она вернется. Запрятал ли я в закрома память о том вечере – так путешественник во времени, посланный переиначить историю, закапывает сегодня в землю пистолет, чтобы завтра воспользоваться им в Древнем Риме.
Поплыли титры, мозг попытался переключиться, подумать о другом человеке, с которым я смотрел этот фильм несколько лет назад. Было неплохо – не сногсшибательно, но неплохо. Первый эпизод оказался именно таким, каким мне запомнился, и я радовался, что, хотя и сумел его вспомнить во всех подробностях, фильм представал неведомым – он бы увлек меня именно туда, куда мне хотелось, если бы не слишком навязчивый шум в зале: припозднившиеся не могли придумать, куда им сесть, какая-то парочка намеревалась переместиться, луч Сейянсы скользил у меня над головой, хлопали двери, а за ними лязгал автомат по продаже газировки, который, похоже, заклинило. Гул голосов. Я слышал, как кто-то пытается достать себе газировки – лязг, лязг, снова лязг, – потом несколько банок разом рухнули в поддон. «Выиграл миллион!» – крикнул чей-то голос. В зале засмеялись. То должна была быть реплика Клары, подумал я. Как раз когда начался фильм, дверь открылась снова, вошла еще одна пара, старательно нагнув головы подчеркнуто-воспитанным образом, в стиле Верхнего Вест-Сайда. На миг в зал проник свет из вестибюля,
– Чего, посмотрим фильм?
Похоже, губы мои уже избороздили всю ее шею.
– Ты хоть представляешь, как я счастлив?
Она сбросила пальто, помешав еще кому-то, села, сняла очки.
– Да, знаю.
Я, впрочем, понял, что ее придется отпустить. А отпускать не хотелось. Нравилось мне вот так. Я знал, что, если отпущу, мне больше не позволят до нее дотронуться, и очень скоро вода, вскипевшая между нами на несколько секунд, превратится в лед и на бескрайних льдинах замаячит прежняя нейтральная полоса между ее материком и моими далекими берегами. А потому я с этакой небрежностью оставил ладонь у нее на плече, зная, впрочем, что она засечет продуманную безразличность этого жеста и, скорее всего, ответит шуткой. А я ей: «Так тебя это смущает, да?»
Заметив мой стакан с кофе, она тут же схватила его и отпила. Почему я сахар не положил? Никогда не кладу. Поверить не могу, что ты не купил мне кофе. Это месть такая – не купить бедной девушке кофе? А поесть чего-нибудь?
Я вручил ей шоколадку.
– Ну, хоть что-то!
Она усмехнулась.
– Что? – спросил я.
– Ничего.
Сзади попросили говорить потише.
Клара повернулась к говорившему и пригрозила вылить ему кофе на голову, если он не уберет ноги с соседнего с ней сиденья.
До ее появления в кинотеатре я более или менее смирился с тем, что проведу вечер один. Мне удавалось даже смотреть прямо перед собой и не слишком бояться пустоты, в которую я попаду, как только выйду на безлюдную улицу. Ничего страшного, уговаривал я себя, как нет ничего страшного и в том, что она придумала еще один душераздирающий способ напомнить мне, что у нее есть жизнь вне моей, другие друзья, тедругие – ничего страшного, что день, начавшись беспросветно, беспросветно же и закончится, ничего ужасного в нынешнем полном одиночестве, в том, что часы простираются в завтра и в другие завтра, в длинную череду завтра, которые дышат друг другу в затылок, точно льдины, что трутся в медлительном Гудзоне, пока не оставят землю позади, не возьмут курс на Атлантику и дальше, к ледникам на полюсе. Ничего страшного, что все вышло криво – криво, как и вся моя жизнь, как этот день, – да, иногда кажется, что все безнадежно запуталось и расшаталось, но при этом совершенно терпимо.
Я уже решил, что после кино отправлюсь в ее район, может, даже пройду мимо ее дома – тем более что теперь знаю, куда выходят ее окна. Прогуляюсь по окрестностям, чтобы заново пережить разыгравшуюся там сцену. Или то был лишь повод пошпионить за ее домом, ее улицей, ее миром? Неужели я из тех, кто шпионит за домами, окнами, людьми? Пойти за ней, проследить за ней, подойти к ней? Вот, видишь! Или того лучше – случайно с ней столкнуться. Вот не думал, что встречу тебя среди ночи!
Или желание попасть в район Сто Шестой улицы было лишь поводом, чтобы не сидеть без дела, найти себе занятие на всю ночь – как вот попытка купить рождественские подарки через три дня после Рождества была лишь способом придумать себе предвкушение после того, как заполнять время стало совсем нечем?