Восхождение на пустующий трон

Волков Кирилл Валерьевич

Легкое движение руки, убирая все капли крови с клинка, и так лениво, так медленно повесил кинжал вновь на ремень, но для этого зачем-то завел обе руки себе за спину. Секунда — обхватили его пальцы легкие метательные ножечки, вторая — показались кисти из-за плаща, третья — полетели лезвия в некогда смелых людей, четвертая — угодили клинки капитана им в глаза, пятая — рухнули тела последних противников великого Джонсона. Прогремел еще один залп, земля вновь страшно содрогнулась. Капитан вернулся за своими шпагами, аккуратно поглядывая на сражение между своим учеником и своим шурином.

Кто же выйдет из этого сражения живым? Если это будет Генри, придется собственными руками лишить Элизабет брата, а Уильяма единственного

сына. Будь нравы этих молодых людей помягче, возможно сейчас бы сидели за одним столом одной большой дружной семьей, но увы…

Обменивались противниками ударами почти каждую секунду, создавая своими шпагами причудливую мелодию. Эдвард вдел свои шпаги в ножны, сложил руки перед собой и медленно стал подходить к сражающимся, осматривая своего штурмана, что вел для себя сейчас самый сложный в своей жизни бой. Рассеченная бровь, красное лицо, мокрая то ли от пота, то ли от воды рубаха, но напор этот мальчишка не растерял. А Генри-то не промах: лишь легкая царапина на предплечье, из которой так издевательски капала кровь.

— Решил, зятек, понаблюдать? — демонстрируя свои недюжинные способности решил заговорить Грин, в очередной раз заблокировав удар Мориса. — Я приятно удивлен твоим мастерством. Способный человек вошел в нашу семью.

— Я на твоем месте не отвлекался бы. — поправил своего шурина молодой человек.

— Увы. — неожиданно для всех Генри сократил дистанцию между собой и Морисом, схватил его руку со шпагой за предплечье и кулаком, в котором сжимал свой клинок несколько раз поразил его лицо. — Ты пока не соперник мне. — еще пара ударов и рухнуло тело Палмера младшего навзничь. — Но изменения явно заметны. — не убирая шпагу в ножны Генри повернулся к Эдварду и посмотрел ему в глаза, чуть наклонив голову. — Хорошо ты его обучил, но не достает…

— Жестокости и опыта.

— В самую точку.

— Но у него множество и других талантов, что для нас тобой непостижимы.

— А толку, если он не доживет до того момента, когда сможет их применить? — и одарил мимолетным взглядом Грин тропу, что вела в лагерь на берегу. — Стало быть это конец. Не хочешь со мной сразится? — вновь вернулось все внимание Генри на своего зятя. — Узнаю на своей шкуре, на сколько ты хорош.

— Ты еще с ним не закончил. — молодой капитан указал пальцем за спину Грина, указывая на рыжего мальчишку с окровавленным лицом, что сумел подняться.

— Удивительно. — проговорил все также безэмоциональной Грин, как только увидал молодое тело, что, обливаясь кровью с лица, смогло подняться на ноги. — Этому не обучить, но тебя и не нужно было. — теперь все свое внимание он направил на мальчишку перед ним, на молодого зверя, что уже устал терпеть.

— Не соперник говоришь, Дядя Генри? — такой холодный и пустой голос донесся от Мориса, что даже нутро молодого капитана дрогнуло. — Как насчет этого?

В руке, в которой он сжимал ранее шпагу, возник пистолет, произошел выстрел, что направлен был на левую ногу Грина. Генри быстрым движением своей руки развернул ребром шпагу и подставил ее на пути пули. Только многолетний боевой опыт позволял выполнить такой маневр, при котором клинок приходил в негодность из-за ужасной вмятины. Звон — пуля угодила в шпагу ровно, так как и хотел рыжий мальчишка, что тут же подскочил к Грину, ухватился за рукоять своего клинка и стал заносить ее для удара в его правое плечо. Брюнет не растерялся и уже испорченной своей шпагой отбил клинок своего бывшего ученика. Да с такой силой, что и сам ведущую руку свою выпрямил, и Мориса завалил в ту сторону, но это-то и нужно было мальчишке. Из левой руки, что до сего момента скучала, он выпустил сухую землю, направляя это темное облако прямо в глаза своего Дяди.

— Умно. — сквозь зубы процедил Грин и стал возвращать к себе шпагу, не видя ничего.

Палмер чуть развернулся, схватил левой рукой предплечье правой руки своего учителя, поднял

к груди свое колено и со всей силы ступней пнул своего противника в грудь, заставляя его пролететь пару метров, выпуская из рук шпагу. Как только рухнуло тело в черном пиджаке с золотыми пуговицами на спину, сразу же был накрыт телом своего свирепого бывшего ученика, что выпустил из своих рук клинок. Удар за ударом наносил Палмер младший по незрячему до сих пор противнику, по-настоящему наслаждаясь своим физическим превосходством в этой битве. Сбилось дыхание, сбился ритм, и воспользовался этим Генри, схватив предплечье своего ученика, подтянул к себе и одарил его хорошим ударом с левой. Но недооценил наш талантливый человек своего оппонента, что после этого удара лишь усилил натиск. Для Генри остался лишь один выход — продолжать драться и ждать, кто из них окажется слабее.

Секунда за секундой, минута за минутой, но удары все продолжались, заставляя лица обоих мужчин превратиться в кровавое месиво. Но через десяток секунд ожесточенного сражения неожиданно для молодого капитана Генри опустил руки, позволяя своему бывшему ученику подарить ему покой.

— Хватит. — Джонсон схватил локоть Палмера младшего, даря ему возможность попрощаться.

— Зачем ты его остановил? — уже далеко не белые зубы были в его рту, кровь все стекала с его лица на холодную землю, унося жизнь из этого бренного тела. — Поиздеваться хочешь? — на его лицо мелкими каплями стекала кровь мальчишки, о котором он когда-то заботился.

— Поговорить. Почему ты покинул Лондон?

— Отцу доложишь? Сестричке расскажешь? — легкий кровавый кашель пронзил его, наполняя воротник жидкостью жизни.

— Для себя хочу понять. Зачем человек, которому суждено стать наследником дела своего небедного отца покидать Лондон?

— Я себя ненавидел, за слабость… Слабое тело, отсутствие каких-либо талантов, возможностей и целей. В день, когда умерла мать, родилась она — человек, которого я люблю больше всего на свете… Как и отец… — и вновь кашель. — Часто мы ссорились и с ней, и с отцом из-за моей алекстимии[23], они не понимали, что я на самом деле чувствую. Я всего лишь глушил в себе эмоции, не показывая ту боль, что терзала меня всякий раз, когда я смотрел на портрет матери, думая, что таким образом я стану взрослым. — и вновь кашель.

— Не получилось?

— Это дало противоположный эффект. Меня стали обходить стороной, мне перестали дарить заботу и ласку, со мной не хотели говорить, никто, даже когда мне нужна была помощь. Я стал обузой для семьи, бесталанной обузой… — следующие слова стали слишком тяжелыми для Генри. — С этим тяжким грузом на плечах, с этим ярлыком на лбу, ничего никому не сказав, я отправился сюда в надежде обрести то, чего у меня никогда не было.

— И как, вышло?

— Нет. — горький и сухой ответ сорвался с его кровавых уст. — Но оказывается у меня был талант — упорство. Всего на всего. С помощью которого я и дожил до сегодняшнего дня. А тебе, Морис, я хочу сказать одно. — обратился израненный Генри к своему бывшему ученику, которому заменил отца. — Ты почти стал мужчиной, способным на великие свершения. Осталось только одно. — темно-зеленные глаза, что когда-то сверкали также, как и у Элизабет, устремились в карие глаза, что вот-вот наполнятся слезами. — Убей меня.

— Нет… — смешались слезы мальчишечьи с кровью его и стекали вниз по его лицу.

— Генри, мы могли бы вместе вернуться в Лондон. — вновь проговорил капитан. — Может не стоит так терзать души семьи?

— Ты обо мне до этого дня не слышал. — упал его зоркий усталый взгляд в темно-голубые глаза. — Вижу по глазам. А значит вычеркнули меня из семейного древа. Пусть тогда я и убежал от проблем, но сейчас… Я не посмею… — ужасный кашель разорвал его голос. — Император не может предать свою же империю. — неожиданные слова проговорил Грин, одаривая своего зятя таким тяжелым и уставшим ото всего взглядом.