Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине
Шрифт:
И – Владимир Алексеевич не самораспустился. Господи, прости ему, одному из первых в стране борцов за восстановление храмов, монастырей, русской культуры, литературы, монархии за эти сомнения, метания. И его первого в восстановленном храме отпевал сам Патриарх Всея Руси Алексий Второй. На могиле народ воздвиг монументальный гранитный крест – великому русскому писателю, страдальцу, борцу, всегда любящему Россию.
На одной из досок радетелей за восстановление Храма Христа Спасителя на видном месте теперь уже золотыми буквами вписана и его фамилия навечно. Однажды над его могилой я прочитал список организаторов общественного движения за восстановление Храма Христа Спасителя. В нем были: Владимир Алексеевич Солоухин, Владимир Петрович Мокроусов,
А теперь – о копейках. Так случилось, что меня выбрали старостой инициативной общины, а мою жену Валентину – казначеем. Вечерами приходилось считать эти золотые народные копейки на храм. Они бесценны. А иной раз в копилку бывал брошен трамвайный билетик. Это ясно, какая-то старушка от неимения денег (никакой денежки) бросала Господу хотя бы трамвайный билетик. Весь христианский мир ждал возрождения поруганного храма Христа Спасителя. А олигархи подсовывали золотые слитки, ограбив народ до ниточки, и они оказались хуже ржавых.
И дай Бог всем живым счастья и здоровья, а кто не дожил, прости, Господи, всем им грехи вольные и невольные.
Георгий Докукин Былое и думы
В который раз возвращаюсь я из поездки в село Алепино. Оно расположено во Владимирской губернии. Здесь жил, работал и тужил Великий Русский Поэт и Писатель Владимир Алексеевич Солоухин. Русские люди, имеющие свою национальность и знающие его творчество, почитают село, дом, в котором он жил, дорожки, по которым ходил, колодец, деревья и кладбище, где покоится тело, как святыню. Любой, кто имеет национальность, даже если он и не русский, всегда с теплом и любовью отнесется к месту, где жил Владимир, помнящий свое родство и воспевавший его в своих произведениях. А вот тот, кто не дорожит своей нацией, а потому относится и к другим нациям с пренебрежением, а к их чувствам со скепсисом, может постараться оспорить любое теплое чувство и утверждение. Он оспорит и величие Владимира Алексеевича, будучи сам маленьким человечком, или придерется к слову «тужил», не зная, что такое боль за другого. Владимир же Алексеевич жил болью и радостью других людей, потому-то он и Личность. Посмотрите на все его творчество: от него веет тугой думой настоящего человека – крестьянина – христианина – о земле Русской, земле бедной при всем богатстве своем, земле родной, но принадлежащей другим, земле, на которой почивает благодать Божия, но которую раздирают дьявольские игры врага рода человеческого и страсти талантливейших русских людей, утопающих в греховности. Разве он об этом не думал? Разве не скорбел? Еще как думал и скорбел! Об этом вся его поэзия и проза, все что он написал и о чем с болью кричал со сцены.
Именно со сцены и началось наше знакомство. Впрочем, самого знакомства и не было. Познакомился лишь я, а он читал, зал же, как завороженный, разинув рот, внимал его стихам. Когда же загремело громогласным оканьем:
Россия еще не погибла,
Пока мы живы, друзья…
Могилы, могилы, могилы —
Их сосчитать нельзя, —
зал встал, ощутив единение духа, подтверждающееся пророческими словами поэта.
Россия – одна могила,
Россия – под глыбой тьмы.
И все же она не погибла,
Пока еще живы мы.
Держитесь, копите силы,
Нам уходить нельзя.
Россия еще не погибла,
Пока мы живы, друзья.
Россия! – о ней мечтают многие, чуть ли не все в нашем подлунном
Свобода для него означала не демократию, а полное освобождение от той заразы, о которой без прикрытия пишет он в книге всей своей жизни под названием «Пятая ступень».
Это свобода от вируса, который прикрывается разными формами и через них действует. Он лихо мутирует из коммунистической в капиталистическую, из демократической в патриотическую, и даже в монархическую. С коммунизмом, капитализмом и демократией читателю все понятно и ясно, а насчет патриотизма и монархизма иной, возможно, и не согласится. Тогда пусть вспомнит выражение: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев». Когда-то мне приходилось обижаться на эти слова, а сейчас становится понятным их значение. Смотришь телевизор и видишь, как официальные лица награждают друг друга медалями «Патриот России». Требуется громадное усилие воли, чтобы слово «негодяй» не вырвалось из уст. Внутри же возникает чувство омерзения к подобной пакости. И лишь одно утешает, что это их последнее прибежище. После чего они, согласно определению, сбросят свои маски, но пока они под масками и словами, приходится гадать, что за лицо у того или иного «товарища-патриота». Многоликость врага заставляла, как пишет Владимир Алексеевич, говорить иносказательно, и то только после проверки «на вшивость» человека.
Каждый, кто что-либо делал, сталкивался с этим. Столкнулся и я, поднимая движение за восстановление Храма Христа Спасителя. Промыслом Божиим и собственной волей люди объединились в общину, ратующую за это благое дело. Большинство из них оказались не воцерковленными. Декларируя свою веру, они не жили церковной жизнью. Шаг за шагом, падая и вставая, плохо ориентируясь, через тьму к свету шли по пути Того, Храм которому решили строить. Коллизий была уйма, гладкой дороги перед ними никто не прокладывал, но была вера в то, что при помощи Божией, мудрости житейской и целенаправленности ни один лукавый не сможет одолеть.
Помощь Божия всегда проявлялась через тех людей, которые близки по духу. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреде их». На таких людях Господь и созидает свою Церковь. В деле борьбы за возрождение храма одним из таких людей оказался скульптор Владимир Петрович Мокроусов. Он сумел понять, взять на себя глыбу забот и оттянуть недоброжелателей, которых было великое множество, даже в среде общины. Чтобы не развалить дело, пришлось негласно договориться внешне конфронтировать друг с другом, внутренне оставаясь едиными по отношению к цели. Храм оказался прежде построенным в наших сердцах. Быть может, высказанное покажется высокопарным, но что было, то было – от всего низкопробного, особенно внутри самих себя, каждый стремился оградить святое дело строительства храма.
А теперь вернемся от «Мокрых усов» к «Соленым ушам». С Солоухиным связи у меня не было, так как или благодаря некоторым чрезмерно активным «патриотам», или благодаря отсутствию в моей душе греха снобизма, я не сильно стремился к личному знакомству. Владимир Алексеевич наверняка слышал обо мне и, как надеюсь, не только негатив, разносимый некоторыми его «друзьями». Подобного же рода «друзей» всегда много у великих людей, они готовы в любой момент, даже самый тяжелый, не оказать помощь, а, наоборот, расцеловаться со словами «радуйся!».
Особо сильно у общины не ладились отношения с газетой «Литературная Россия» и учрежденным ею фондом. Интересно то, что и сам Владимир Алексеевич не верил в реальные возможности фонда, а потому старался и в дела его не лезть, предоставив все комитету. Только с большими усилиями в комитет общине удалось ввести Мокроусова. Солоухин тяготился какой-либо работой в фонде. Его попросили, – и он дал свое имя для поднятия идеи, о которой сам мечтал. Так и говорил везде: «Я – свадебный генерал». Абстрагируясь от дел фонда, в то же время как писатель и известная личность много делал в личном плане.