Восхождение
Шрифт:
Сталин внимательно посмотрел на меня, словно оценивая искренность моих слов:
— Посмотрим, товарищ Краснов. Если ваш прогноз подтвердится, это станет еще одним доказательством вашей аналитической проницательности.
Он перевернул страницу докладной записки:
— Теперь о танковом проекте. Вы пишете, что Т-30 успешно прошел испытания и готов к серийному производству. А как с производственными мощностями? Сколько машин мы сможем выпускать ежемесячно?
— При выделении необходимых ресурсов до пятидесяти танков в месяц к концу года, — ответил я. — К середине тридцать
— Хорошо, — Сталин сделал пометку в блокноте. — А что с сопутствующей техникой? Вы упоминаете бронетранспортеры и самоходные орудия.
— Все на базе шасси Т-30, товарищ Сталин, — пояснил я. — Унификация узлов и агрегатов позволит наладить массовое производство. Бронетранспортер для пехоты, самоходная артиллерийская установка с 76-мм орудием, тягач для эвакуации поврежденной техники… Это революция в военном деле.
Сталин поднял на меня тяжелый взгляд:
— Революция, говорите? Громкое слово, товарищ Краснов. Но если результаты соответствуют вашим прогнозам, мы действительно получим качественное превосходство над потенциальным противником.
Он встал из-за стола и медленно прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Этот характерный жест я часто видел на кинохрониках в прошлой жизни.
— Я даю разрешение на реализацию всех проектов, указанных в вашей докладной записке, — произнес Сталин, остановившись у карты СССР на стене. — «Союзнефть» получит необходимые ресурсы для развития «Второго Баку». Танковому проекту также будет обеспечен высший приоритет. Госплан и ВСНХ получат соответствующие указания.
Я почувствовал, как напряжение отпускает меня. Главное одобрение получено.
— Но учтите, товарищ Краснов, — продолжил Сталин, повернувшись ко мне, — результаты должны соответствовать обещаниям. Партия оказывает вам огромное доверие. И спрос будет соответствующий.
— Понимаю ответственность, товарищ Сталин, — твердо ответил я. — Нефть и танки — это фундамент обороноспособности страны. Я не подведу.
— Хорошо, — кивнул вождь. — Теперь несколько конкретных директив. Первое. Распространить технологию турбобурения на все нефтяные районы страны. Начать с Баку и Грозного, затем перейти к новым месторождениям. Второе. Ускорить реорганизацию Института нефти и газа. Он должен начать работу в новом качестве не позднее августа этого года. Третье. Организовать производство высокооктанового авиационного бензина для нужд ВВС. Это критически важно.
Сталин вернулся к столу и протянул мне лист бумаги:
— Вот список ваших полномочий и приоритетов. Изучите и действуйте. Докладывайте о результатах лично мне ежемесячно.
Я принял документ, чувствуя его историческую значимость. Это не просто указания. Это карт-бланш на преобразование целой отрасли промышленности, а в перспективе и всей экономики СССР.
— И последнее, товарищ Краснов, — добавил Сталин, когда я уже поднялся, готовясь уйти. — Вы знаете будущее, не так ли?
Вопрос прозвучал буднично, словно речь шла о погоде на завтра. Но от него веяло смертельной опасностью. Я замер, лихорадочно обдумывая
— Я анализирую тенденции и делаю выводы, товарищ Сталин, — осторожно ответил я. — Никакой мистики, только научный подход. Иногда бывают интуитивные озарения. Но они основаны на фактах.
Сталин долго смотрел на меня своими желтоватыми глазами, затем чуть заметно улыбнулся в усы:
— Конечно, товарищ Краснов. Научный подход — основа марксизма-ленинизма. Но, знаете, иногда мне кажется, что вы видите дальше, чем позволяет обычный анализ… Впрочем, пока ваши прогнозы служат интересам социалистического строительства, метод их получения не так важен.
С этими загадочными словами Сталин отпустил меня. Выйдя из кабинета, я почувствовал, как по спине течет холодный пот.
Вождь подозревал правду, но пока решил использовать мои знания в интересах страны. Расчет оправдывался. Моя ценность как источника информации из будущего перевешивала подозрения.
Но надолго ли? И что произойдет, если мои предсказания не сбудутся или Сталин решит, что я представляю опасность для его власти?
Этот вопрос остался без ответа, когда я вышел из Кремля на залитую весенним солнцем Красную площадь. С загадками и опасностями придется справляться по мере их возникновения.
Впервые за долгое время я почувствовал себя творцом истории, а не ее заложником. Будущее менялось на моих глазах, и теперь от моих действий зависело, станет ли оно лучше, чем то, что я оставил в 2024 году.
Глава 17
Институт нефти и газа
Весеннее московское солнце заливало лучами Большую Калужскую улицу, когда наш служебный автомобиль остановился у внушительного четырехэтажного здания из красного кирпича.
Старинная постройка дореволюционной эпохи, некогда принадлежавшая торговому дому Морозовых, теперь служила пристанищем Института нефти и газа. Единственного в стране научного учреждения, занимавшегося вопросами нефтедобычи и нефтехимии.
Массивный чугунный забор с витиеватым узором отделял институт от шумной городской улицы. За ним раскинулся небольшой, но ухоженный парк, где на скамейках, несмотря на ранний час, уже сидели сотрудники, увлеченно обсуждая научные проблемы.
— Нас встречают, Леонид Иванович, — тихо произнес Головачев, указывая на невысокого мужчину в сером костюме, торопливо спускающегося по широким ступеням парадного входа.
— Смирнов, заместитель директора, — так же тихо ответил я. — Но не вижу самого Губкина. Демонстративно не вышел встречать?
Моя догадка подтвердилась. Иван Михайлович Губкин, академик, основатель и бессменный директор института, не спешил приветствовать высокопоставленного гостя из только что созданной «Союзнефти».
— Товарищ Краснов! Рады приветствовать вас в стенах нашего института! — Смирнов энергично пожал мою руку. — Иван Михайлович просил извиниться, он занят окончанием важного эксперимента. Ждет вас в своем кабинете через четверть часа.
— Прекрасно, — я кивнул, демонстрируя понимание. — Используем это время для краткого осмотра здания. Вы не могли бы показать основные лаборатории?