Восхождение
Шрифт:
Смирнов с готовностью повел нас через просторный вестибюль с мраморными колоннами и старинной люстрой, свисающей с высокого потолка. Гулкое эхо наших шагов разносилось по коридорам, усиливая ощущение величественности и академической атмосферы.
— Наш институт основан пять лет назад по инициативе Ивана Михайловича, — с гордостью рассказывал Смирнов. — Сейчас у нас четыре основных отдела: геологии нефти, химии нефти, технологии добычи и переработки. Всего около восьмидесяти научных сотрудников.
Мы заглянули в несколько лабораторий,
Оборудование выглядело достойно, но заметно уступало тому, что я видел в химических лабораториях будущего. Многие приборы изношены, некоторые явно самодельные.
— А вот и кабинет Ивана Михайловича, — Смирнов остановился перед массивной дубовой дверью с бронзовой табличкой «Директор».
— Благодарю за экскурсию, — я кивнул заместителю. — Дальше мы пойдем одни с товарищем Головачевым.
Я решительно постучал и, дождавшись короткого «войдите», открыл дверь в святая святых института.
Кабинет Губкина оказался просторным помещением с высокими потолками и тремя большими окнами, выходящими в парк.
Стены до половины были обшиты темными дубовыми панелями, а выше оклеены зелеными обоями с едва заметным растительным орнаментом. Массивный письменный стол красного дерева, заваленный книгами, рукописями и геологическими картами, стоял у дальней стены.
Большой старинный глобус на резной подставке занимал угол кабинета. Вдоль стен тянулись шкафы с научной литературой, а между окнами помещались застекленные витрины с образцами пород и минералов.
Иван Михайлович Губкин восседал за столом, сосредоточенно изучая какие-то бумаги. Когда мы вошли, он не сразу оторвался от работы, подчеркивая свою занятость и, возможно, некоторое пренебрежение к нашему визиту.
Наконец он поднял голову, и я впервые встретился взглядом с легендарным основателем советской нефтяной геологии.
Академику Губкину в ту пору было около шестидесяти лет. Крепкий, с широкими плечами и могучей фигурой, с круглым лицом и высоким лбом, обрамленным седыми волосами.
Густые седые брови нависали над живыми, внимательными глазами. Очки в тонкой металлической оправе и потертый, но аккуратный костюм дополняли образ ученого старой школы, прошедшего долгий и трудный путь от простого учителя до академика.
— А, товарищ Краснов. Наслышан о вас и ваших идеях, — Губкин встал из-за стола и протянул мне крупную мозолистую руку. В его голосе звучала сдержанность и даже некоторая настороженность. — Садитесь, рассказывайте, с чем пожаловали.
Я опустился в кресло напротив стола, а Головачев скромно занял стул у двери, готовый вести протокол встречи.
— Иван Михайлович, прежде всего позвольте выразить глубокое уважение к вашим научным заслугам, — начал я. — Ваши исследования нефтеносности Апшеронского полуострова и Эмбенского района заложили основу советской нефтяной геологии.
Губкин слегка кивнул, принимая комплимент, но его взгляд оставался настороженным.
—
Прямолинейность академика не удивляла. Почти двадцать лет назад простой сельский учитель Иван Губкин поступил в Горный институт и за десять лет прошел путь от студента до ученого с мировым именем. Такие люди не привыкли ходить вокруг да около.
— Да, Иван Михайлович, это правда, — я решил отвечать с такой же откровенностью. — Но не совсем в том ключе, как вам, вероятно, доложили. Речь идет не о подчинении, а о качественном расширении масштаба работ института и придании ему статуса всесоюзного научного центра.
Губкин повертел ручку в руках, обдумывая мои слова.
— Красивые слова, товарищ Краснов. Но конкретику, конкретику давайте. Что именно вы предлагаете?
— Увеличение финансирования в пять раз, — я начал загибать пальцы. — Расширение штата научных сотрудников с восьмидесяти до трехсот человек. Строительство нового комплекса зданий на Ленинском проспекте. Закупка новейшего лабораторного оборудования из Германии и США. Создание экспериментальных полигонов в ключевых нефтяных районах страны.
С каждым пунктом брови Губкина поднимались все выше, но лицо оставалось непроницаемым.
— И все это под вашим руководством? — спросил он напрямик.
— Под нашим общим руководством, Иван Михайлович, — мягко возразил я. — Вы остаетесь директором института и получаете карт-бланш в научных вопросах. Я же беру на себя организационное и финансовое обеспечение, а также координацию с промышленностью.
Губкин хмыкнул, явно не до конца убежденный.
— А в чем причина такого внезапного интереса к нефтяной науке? Почему Орджоникидзе и Сталин вдруг решили выделить такие ресурсы?
— Потому что без науки мы не достигнем необходимого технологического уровня, — я наклонился вперед. — И потому что перед нами открываются грандиозные перспективы. «Второе Баку», Иван Михайлович. Огромный нефтеносный район между Волгой и Уралом.
Губкин усмехнулся, покачивая головой:
— Опять эта красивая сказка. Я слышал и о вашем «Втором Баку», товарищ Краснов. Но как геолог с тридцатилетним стажем должен сказать. Теоретические предпосылки для этого пока весьма сомнительны. Разведочное бурение в том районе дало скудные результаты.
Настал момент раскрыть карты. Я достал из портфеля папку с документами и положил перед академиком.
— Результаты последних геологических исследований, Иван Михайлович. Проведенных по моему заданию за последние три месяца. Обратите внимание на данные структурного бурения в районе деревни Ромашкино. Там уже вовсю ведется масштабная добыча нефти.
Губкин недоверчиво взял бумаги, начал просматривать их, все больше хмурясь. Затем снял очки, протер их, словно не веря своим глазам, и снова углубился в чтение.